— Расскажите мне все!
— Ну вот! — ахнул Селиванов. — По-новой бабка пошла курей считать. Я ж говорил…
Но под ее взглядом голос его перешел на невнятное мычание, он замолчал, облизывая губы, умоляюще глядя на Ивана. Тот сидел в стороне, не подымая глаз. Селиванов беспомощно плюхнулся на табуретку.
— Он жив? — спросила Людмила.
Тут бы и подхватить, раз она еще надеется, да сочинить чего-нибудь, но в мозгах — студень бараний.
— Да говорите же!
— Не рви душу человеку, коли врать не умеешь! — угрюмо сказал Иван. Людмила быстро обернулась к нему, испугом зашлось ее лицо.
— Шлепнул он его! — ответил Иван на ее молящий взгляд.
— Как… шлепнул?!
— У тебя что, язык отняло?! — взревел Иван. — Я за тебя говорить не обязан!
— Ну, это… — виновато заспешил Селиванов. — Бить он меня начал, с револьвера стрелял… он в меня, я в его… ну и… того…
Она как-то странно кивнула головой и отошла к окну.
Он подбежал к ней.
— Погибла б ты с ним! Ни за что ни про что! А какое его дело и правда его какая, про то ни ты, ни я не соображаем! А тебе жить надо!
— Вы тоже недобрый… — проговорила она так тихо, что Иван не услышал.
— О том после судить будем! — Селиванов отошел, надел куртку, кинул на голову картуз. — Дела у меня… к вечеру приду…
Хлопнув обеими дверьми, плюнув на заскуливших собак и пнув ногой калитку, направился он, куда глаза глядят, поперек чащи рябиновой. Но скоро понял, куда: к тетке Светличной.
— Андриян Никанорыч! — всплеснула руками Светличная. — Господи! Ну как там?
— Самогон у тя есть?
— Сконча…а…ался! — простонала она.
— Глотка горит! Есть али нет, говори! А то в магазин пойду!
Всхлипнув, она провела его в горницу. Селиванов протопал через кухню и сел за стол, покрытый вышитой скатертью.
— Отмучился, значит! — вздохнула Светличная.
— Кто отмучался, а кто нет!
— Крест-то хоть поставили на могилке?
Селиванов махнул рукой. Отстань, дескать! Она фартуком вытерла глаза, подошла к массивному буфету и вытащила двухлитровую бутыль. Принесла картошки вареной, огурцов соленых, луку. Поставила хлеб, стаканы.
— Помянем!
— Царствие ему то самое! — буркнул Селиванов и выпил, не поморщась. Она тоже выпила четверть стакана. Потом они молча жевали огурцы.
— Лоб-то чем?..
Он отмахнулся.
— Сиротку куды девал?
— Пристроил…
Он налил себе еще, выпил и понял, что бесполезно: сколько ни пей, душе легче не станет…
— А что если девку за Ивана Рябинина отдать? А?
Пришла же в голову глупость! Он ожидал, что Светличная замашет руками, возмутится, — он даже хотел этого. Но она сказала по-другому.
