Маг Трифон Коннектарий гнал его палкой. Восемь раз.
Серафим Нексус, уже тогда лейб-малефактор Эдварда I, вылил на упрямого стервеца с балкона ночной горшок. А потом долго недоумевал вслух, как бродяга сумел подобраться к самому балкону, минуя охрану и стопорные чары.
Собеседование в Вечерней Школе, учрежденной Паккой Благотворителем, парень завалил в первые три минуты.
И вот однажды, о чем деду никто не сообщил, ибо свидетелей не было, на подходах к Жженому Покляпцу бродяга встретил седого великана. В те годы ничего не было страшней Жженого Покляпца. Правда, народ понятия не имел, чем так ужасна закрытая для обычных смертных область близ Серого моря. Но все верили чародеям, у которых при одном упоминании о Покляпце лица становились цвета пепла. Нижняя Мама его знает, Леонарда Швеллера, упрямца семнадцати лет от роду, — чего он искал в гиблом месте? Ходили слухи, что здесь всяк, кто был ничем, делается всеобъемлющ и наоборот.
Увы, смысл этих слухов оставался темен.
Они долго говорили, могучий старец и крепыш-юнец. Можно даже сказать: они были в чем-то похожи. И утром расстались: бродяга отправился назад, а Нихон Седовласец ушел в Жженый Покляпец, где и сгинул навеки, чтобы лица магов не становились больше цвета сырого пепла.
«У тебя слом», — сказал маг, прежде чем уйти.
«Это шмагия, и это безнадежно», — сказал маг, словно выругался.
«Знаешь, малыш, я тебе завидую», — сказал маг, но Леонард уже не слышал его.
Потому что Нихон уходил, не оглядываясь.
Разговор на страшном рубеже перевернул душу бродяги. Вскоре он вернулся домой, полон искреннего раскаянья. Папаша Бьорн сперва кочевряжился, но быстро, при помощи убедительного деда Кирея, принял сына в отцовские объятья. Нашел парню невесту, из хорошей семьи, с приданым. Леон женился на Ядвиге без споров и пустых бесед о сердце, которому не прикажешь. Видимо, научился приказывать. В мастерской работал за десятерых, будто ломовой коняга. И никогда, ни при каких обстоятельствах не шевелил руками с чародейным смыслом. Не складывал дивные узоры. Не моргал глазами, вглядываясь в незнаемое. Смотрел прямо, просто; руками делал дело, а не глупые безделки, от которых проку — слезы в подушку. О годах скитаний вспоминать не любил.
Настоящий хозяин.
Отец до самой смерти нарадоваться на сына не мог.
«Но, к счастью, бедственный пожар, как пограничная межа, отрезал их от горя…»
О «синдроме ложной маны», иначе — сломе, Мускулюс, разумеется, слышал. Хотя встречать людей, пораженных сим астральным недугом, не довелось. Кто ж мог знать, что в просторечье
