- Про ад писать было легко, - сказал Томас, - но на остальное мне не хватает воображения.
- Вы еще не испепелили свои смертные грехи, - заметила Мария. - Еще не нашли того, во что можно верить, ничего, что можно любить. Некоторые люди никогда не находят... и это очень печально. Мне так жалко их. Не будьте же одним из них. Впрочем, я говорю о слишком интимных делах...
- Вовсе нет...
- Вы приехали сюда, чтобы порадоваться нашему гостеприимству, а не слушать мои проповеди. Но, как видно, я не могу удержаться.
Сунув одну руку под мышку мужу, она подала вторую Томасу, и они втроем прошли по полу, выложенному керамической плиткой, до гостиной. Яркий мексиканский ковер покрывал натертый дубовый паркет. Здесь, сидя в больших кожаных креслах, они пили margarita и беззаботно разговаривали о Нью-Йорке и Сан-Франциско, о знаменитостях, о литературной жизни и политике, об "Эре" и о том, как Томас начал писать для этого журнала.
Потом Мария провела их в столовую, и все принялись за то, что она называла "традиционным мексиканским comida". На первое был бульон, густой от похожих на фрикадельки шариков tortillas, макарон, овощей и кусочков курицы. На второе sopa seca - острое блюдо из риса, макарон и мелко порезанных tortullas в изысканном соусе, потом рыба, а после, как основное блюдо, cabrito - жареная козлятина и несколько видов овощей; затем поджаренная фасоль, посыпанная тертым сыром. Ко всему были поданы пушистые, горячие tortillas в выложенных салфетками корзинках. Завершали ужин пудинг, названный Марией natillas piuranas, крепкий черный кофе и свежие фрукты.
Слабо протестующий, что больше не может ничего съесть, Томас раз за разом поддавался уговорам Марии и съедал понемногу каждого блюда, появляющегося на столе, пока Макдональд не рассмеялся.
- Ты обкормила его, Мария. Он будет ни на что не годен весь вечер, а нам нужно еще кое-что сделать. Латиноамериканцы, мистер Томас, устраивают пир такого рода только в самых торжественных случаях, да и то в середине дня, после чего отправляются на заслуженный отдых. - Макдональд налил в рюмки водку, которую называл pico. - Позвольте поднять тост за красоту и хорошую еду!
- За хорошую слышимость! - ответила Мария.
- И за правду! - откликнулся Томас, доказывая, что не дал себя заморочить или закормить до полной капитуляции, но взгляд его не отрывался от белого шрама, пересекающего смуглое запястье Марии.
- Вы заметили мой шрам, - сказала Мария. - Это памятка о моем безумии, которую я буду носить до конца жизни.
