Питер нырнул в заросли и пошел вниз по тропинке, где обыкновенно устраивали засады. Печаль объяла его душу и, сгущаясь, застывала в ней фламандской глиной, из которой, если верить древнему писателю Еноху, сотворил Господь особую породу людей. Питер шел по тропе, и сова-Уленшпигель указывала ему путь. Несколько раз ему казалось, что его преследуют, но когда, успокаивая дыхание, он останавливался и прислушивался, все оставалось тихим, только свет луны разбавлял чилийскую ночь, затмевая сияние Южного Креста. Он был таким ярким, каким бывает лунный свет только в горах, и выдавал Питера, одновременно позволяя ему не сбиться с дороги. Несколько машин медленно поднимались по серпантину в гору. Они были ниже Питера метров на пятьсот по прямой, но для того, чтобы подняться к асьенде, им надо было сделать еще несколько кругов, а потом люди должны будут идти пешком по горной тропе. Питер смотрел на огни в оцепенении и не двигался. Ночная птица звала его вперед и вниз. Но вместо того чтобы с поднятыми руками выйти к армейским грузовикам, он бросился обратно.
Не было сил идти, болели ноги, в горле пересохло, и сова теперь кричала и мешала ему, взмахивая крыльями перед глазами и застилая путь. В лагере было так же тихо, только рослый бразилец-часовой с ножевой раной неподвижно лежал у палатки в лужице крови. Питер кинулся к домику, где спал Анхель. Хромой понял все без лишних слов. Он быстро собрал людей и повел наверх к перевалу, откуда простреливалась вся местность. Затем расставил бойцов и дал автомат Питеру.
— Я не буду стрелять.
— Тогда тебя застрелю я. Или она.
— Возьми автомат, — проговорила Соня быстро, едва разжимая губы.
— Пусть стреляет, я хотел от вас уйти и уйду. — Питер почувствовал, что накопившаяся в душе ненависть к этому человеку сделалась нестерпимой и существовать дальше вместе они не смогут.
Но Анхель уже отошел.
К полудню рассеялся скрывавший их туман, и только кусты и камни укрывали оборонявшихся. Погиб кубинец, который требовал навести порядок в лагере, его выбритое мертвое лицо выражало укор, погибли двое шахтеров из Лоты, свернувшись в калачик, лежал на камнях молчаливый крестьянин с острова Чилоэ, который, казалось, вообще не умел говорить, смертельно раненный, стонал на земле тридцатилетний боливиец Хосе из местечка Игера.
— Ты был хорошим партизаном, Пепе, — сказал Анхель, присаживаясь на корточки перед боливийцем, пытавшимся остановить рукой кровь из живота. Хочешь, я тебя убью?
