— Почему ты хочешь уехать?
— Так велит моя партия.
— Господи, какая партия?
— Которой я обязана всем, что у меня есть.
— Откуда ты? — спросил он изумленно.
— Из революционной армии народа.
— Ты?! — пробормотал он, не понимая, как может соотноситься красота его возлюбленной с мрачной, кровавой группой, о которой говорили в саду у Гекеманса.
Сонины глаза с расширенными зрачками плавились так, что Питеру казалось, он и вправду погибнет, если она уйдет.
— Возьми меня с собой.
— Это опасно, милый.
— Ты, верно, меня совсем не любишь. Если бы любила…
— Если бы любила, давно оставила бы тебя здесь. Вообще бы оставила. Или уехала б не простившись. Ты сам не знаешь, чего просишь.
— Ты никогда не думал, почему мы тебя держим?
— Меня никто не держит, Анхель. Я пришел к вам своей волей.
— Считай как хочешь. Нам нужны деньги, Питер. Несколько наших товарищей попали в тюрьму.
— У меня нет больших денег.
— Деньги есть у твоего отца. Мы обращаемся к тебе как к нашему товарищу, который понимает и разделяет нашу боль. Ты должен нам помочь.
Невысокий черноволосый человек с чертами лица индейца-мапуче смотрел на Питера. Он был с маленького юга, когда-то учился в Сорбонне, затем преподавал философию в университете Сантьяго и ушел оттуда, прихватив самых верных студентов, составивших костяк его отряда.
— Наших товарищей пытают, избивают и не дают спать. В любой момент их могут убить. Одна группа уже погибла при попытке их освободить.
— Мне очень жаль, Анхель, но я не могу просить отца о деньгах.
— У нас просят сто тысяч долларов за то, чтобы устроить побег. Речь идет о человеческих жизнях.
— Но вы же нападали на банки.
— Нападение на банк надо готовить, а деньги нужны теперь. Пожалуйста, Питер, попроси своего отца, или это будем вынуждены сделать мы.
В домике, где обычно спало несколько человек, было пусто. Может быть, люди ушли в деревню за вином: партизаны были хорошими бойцами, но дисциплина в горном лагере, как ни пытался Анхель ее наладить, не приживалась. Однажды кубинский инструктор, взбешенный разгильдяйством часового-боливийца, хотел пристрелить его или предать суду, но Анхель не позволил:
— Здесь не Куба, — и кубинец, ворча как сторожевая собака, отошел.
Как же хотелось спать! Вечером он долго был у Сони и уговаривал ее бежать.
— Мы уедем в Европу, — говорил Пит, касаясь пальцами смуглой кожи и вздрагивая от этих прикосновений. — Ты увидишь старые города, поступишь в университет или будешь преподавать испанский язык в колледже, только пообещаешь мне, что изменишь методику.
