– Ну, порезвился, и будет, – громко сказал грузный потом. – Давай доколачивай. Все-таки это, – он неопределенно шевельнул ладонью, противозаконно.
Высокий, набычась, глянул на него налитыми кровью глазами.
– Ты мне не мешай, – утробно прохрипел он. – Убью!
Грузный не спеша поднялся, одернул и огладил комбинезон.
– Пре-кра-тить! – гаркнул он с неожиданной силой, и высокий замер, обмякая и тяжело дыша.
– Так-то вернее, – сказал грузный спокойно. – Добивай, и пошли.
– Не-ет, – выдохнул высокий. – Пусть полежит, – голос его был мстительным. – Пусть поразмыслит, какое она дерьмо!
Женщина была еще жива, когда на нее набрела пожилая чета, возвращавшаяся с раздачи. Ни кричать, ни говорить, ни двигаться она уже не могла. Только в горле клокотало да медленные слезы тоски, едко скапливаясь между щекой и резиной, катились сами собой из уставленных в круглые вырезы неба глаз.
– Ах, сволочи, ах, паразиты… Распоясались совсем…
– Никого вроде, – бросила старуха, деловито озираясь. – Вот господь послал…
Женщина затрепетала в последнем усилии, пытаясь что-то сказать, язык ее шевельнулся в заполнившей рот пене – и дыхание остановилось.
– Не могу чего-то, – буркнул старик.
– Сдурел, старый! – сразу взбеленилась жена. – У самого же шахта в маске выгорела!
– Шихта, – проворчал старик.
– А тут – глянь – новенький! Стеклышко только побилось, так мы от старого вставим… Ой, мужчины, беспомощный вы народ. Как завтра за мальчиком-то в светлый край со старой шахтой пойдешь?
Обхватив голые колени руками, третий час мальчик сидел на вершине бархана. Он никуда не спешил – и видел все, с той секунды, как патрульные прервали предписанный им маршрут движения, до той, как старики, стащив с убитой противогаз, балахон, а потом – снова поспорив немного – зачем-то и одежду, поспешно поползли прочь. Он наблюдал спокойно, потому что чувство, в котором странно мешались недоумение и омерзение, стало слишком привычным с того момента, как мальчик помнил себя. Душа его окостенела от отчаяния и непонимания. Все было мерзким. Все было зверским. Все было противоестественным и чужим. Не таким, как должно. Он не помнил, не знал, каким оно должно быть, но не принимал остервенелого мира, в котором жил. Он и сам был не таким – он знал, его зовут Мутантом, потому что убийственное загадочным образом его не убивало. Он знал, его считают сверхъестественным существом, и, видимо, по праву, – но он этого не понимал. Он знал, от него ждут чудес, – но его это не трогало. Он помнил, как очнулся в тепле забот профессора и его жены; но, постепенно осознав, что они ничего не могут ему объяснить ни о нем самом, ни о мире, что они не отец ему и не мать, что даже они как-то мимо него, – он ушел, едва начали стаивать насквозь серые от радиоактивного пепла сугробы ядерной зимы. Ушел искать свои корни. И скоро понял – у него нет корней.
