Я будто видел, как одна за другой проходили минуты, они напоминали маленькие черные кресты, и надпись на каждом кресте гласила, что в печке горят-догорают веселые буковки. Милые мои буковки, быстроногие мои кони, я вскакивал на них каждый вечер, а то и по ночам, и они уносили меня в мир чудеснейших приключений!..
Так я стоял, словно стройное молодое деревце, чью пышную и весело играющую на солнышке листву нежданно ободрала недобрая чья-то рука.
Я стоял, глубоко несчастный, и глаза мои стали как два неиссякаемых родничка.
Долго все молчали, никто не сказал мне ни слова. Наконец настоятель спросил:
— Да отчего же ты плачешь?
Мучительная боль все еще комом стояла у меня в горле, не давая пробиться словам. Я с отчаянием смотрел на печурку, где догорали мои ненаглядные книжки. Маркуш видел, как неотрывно смотрю я в огненную могилу, и, чтобы как-то меня утешить — но и суровых начальственных особ не обидеть, — сказал:
— А горят-то они не хуже, как если б были священные книги.
Настоятель не удостоил простака и взглядом, но тоже пожелал утешить меня.
— Так что же ты плачешь, Абель? — спросил он еще раз.
— Вам это очень даже известно, — выговорил я с трудом.
Тогда он погладил меня по щеке, прижал к груди мою голову. И по этой ласке, по тому, как билось сердце его, понял я, что он меня очень жалеет.
— Набирайся ума-разума, сын мой! — сказал он.
— Куда мне, лучше б уж и вовсе его не было, — всхлипнул я.
— Успокойся. Ты ничего не потерял.
Я так и подскочил.
— Это кто же сказал?
— Это сказал я, настоятель монастыря в Чикшомьо.
Голос его прозвучал вдруг твердо, по-военному, так что я возражать более не посмел, а только опустил голову и поискал глазами, где сесть. Но, усевшись, заговорил опять:
— Может, и так, но ведь скоро наступят долгие осенние вечера, а там и вовсе уж бесконечные зимние вечера… что я буду читать?
И тут вдруг оба монаха враз помягчали, особенно отец настоятель.
— Так это и есть твоя главная печаль, а, ночная сова? — спросил он с облегчением.
— Моя главная печаль не это, — сказал я, — но отсюда начало берет.
— А главная в чем же?
— В том, что не я настоятель в Чикшомьо.
— Будь усерден, может, еще и станешь, — ответил мне он. — Бери пример с Маркуша.
— Что ж не взять, коль он рядом стоит, — отшутился я.
Все опять помолчали, потом я сказал:
— Ладно уж… только я за добро и себе добра буду ждать!
Настоятель тотчас понял и посулил прислать столько книг, что я за всю зиму не одолею. И еще посулил, что привезет их не кто-нибудь, а Маркуш. Потом наказал нам всем жить всегда в мире, не то опять мировую войну накличем.
