Но Артем спешил: у бригадира всегда дел по завязку, и ему некогда было рассиживаться за столом. Но все же пирожок взял.
— Люди интересуются, как погибли парашютисты. Вы помните то утро, когда тут стрельба стояла?
— А как же, видела все, пока туман не подступил. Да лучше бы и не видели мои глаза!.. Вот здесь, у окна, я сидела. Уже рассвело, был виден весь выгон до самого леса…
Оленич подошел к окну, потом к другому. Рядом, метрах в пятидесяти, громоздилась куча мусора, виднелись какие-то руины, поросшие мощной лебедой да крапивой, дальше тянулся луг, или, как назвала старуха, выгон, а вдали виднелась низкая редкая лесополоса.
— А это что за развалины? — спросил он хозяйку.
— Да ведь это сгорело гадючье гнездо, — сказала она равнодушно.
Артем разъяснил:
— Стоял на том месте дом немецкого холуя Перечмыха. Во время оккупации лютовали его сыновья, помогали карателю Хензелю. Старый Перечмых держал в страхе село, старуха ненавидела всех в округе, два сына служили полицаями. Один убежал с немцами, другого убили здесь.
— Не ко мне постучали парашютисты в окно, а к кулаку, — проговорила старуха. — Деваться-то им некуда было, сбросили их на рассвете, когда начал подниматься туман. Метнулись они туда-сюда — пусто, ни куста и ни ямки. Пришлось к селу идти. И я видела, как они направились к кулацкой хате, как старик вышел и повел их в дом, как через минуту старуха побежала к сыновьям, которые дежурили в полиции. Вскорости примчались на машинах и мотоциклах каратели…
Задумалась-запечалилась старая женщина, опустила глаза. Память возвращала ее к тем ребятам, которые так неосторожно попали в ловушку. И, наверное, до сей поры у нее осталась боль за погибших ребят.
— Наверное, наши поняли, что их предали. Старого Перечмыха они прикончили и стали отступать. Я видела, как они побежали по выгону — двое вперед пошли, а третий отставал от них, вроде как бы охранял их. Но очень скоро его подбили, он упал и пополз в сторону, а за теми двумя погнались на конях и на машине… Их побили, они не успели добежать до леса… И как-то сразу поднялся густой туман, и я уже ничего не видела. Слышала только, как лютовал сын Перечмыха, как голосила старая змея. Ее-то, видно, пожалели наши ребята…
— А про партизан вы что-нибудь слышали?
— Про партизан? Как же, как же! За два дня… Да, за два дня до того, как сбросили тут парашютистов, партизан побили.
— Точно вы помните, что до парашютистов?
— Перед этим кулачиха бегала по селу и всем рассказывала, что теперь конец проклятым хрунзовцам, что пришел на них суд господний, что выловили их и на виселицу поцепляли. Был у них, у Перечмыхов, один, что выдал партизан. Видела я его — пьянствовал с сыновьями да и со старым кулаком.
