— Я точно не знаю, — пробормотал Роман, — но корабль, кажется, должен...
Трайнис вдруг со всех ног бросился вон из коридора. Вадковский бросился следом. Догнать Трайниса ему не удалось. Когда Вадковский ворвался в рубку, Трайнис и Лядов стояли друг против друга.
Лядов посмотрел на взмыленного Романа и, закусив губу, опустил глаза.
Трайнис сжимал побелевшими пальцами подголовник пилотского кресла и смотрел на шарик Камеи в углу экрана.
— Что случилось? — спросил Вадковский, оглядывая обоих.
Трайнис дрогнул желваками:
— Цирк продолжается. Слава решил нас убить.
Лядов поник. Он смотрел мимо всех с болезненно-безвольным выражением — то ли сейчас всхлипнет, то ли упадет в обморок.
Трайнис протянул руку к пульту и картинка на экране изменилась.
Вадковский, закрыв глаза, несколько раз повторил про себя бессмысленную фразу. Затем посмотрел на Славины руки. Руки были обычные, только плетьми висели вдоль тела. Лядов спрятал руки за спину, съехал спиной по стене, подтянул к груди колени и уткнулся в них лицом.
Трайнис облокотился о кресло и, качая головой, до сих пор не в силах поверить во что-то, смотрел на скачущие по экрану изображения.
Вадковский немного подождал, затем скрестил руки на голой груди и встал поудобнее.
Трайнис в сердцах крякнул.
— Понимаешь, Рома... Смотри.
Он вызвал на экран новую картинку. Вадковский смотрел на цветную пестроту мнемограммы и в ней ничего не понимал.
Трайнис пояснил, коснувшись экрана пальцем.
— Как я догадываюсь, в интересах эксперимента наш капитан отключил всю систему самосохранения корабля.
Трайнис посмотрел на Романа.
— И биологическую тоже. Ты был прав.
Роман кивнул, завороженно глядя на непонятные символы.
— Видимо дело в том, — продолжал Трайнис, — что древние беглецы тоже не пользовались этой системой, так как ее тогда не существовало, и рассчитывали всецело на себя. А потому сейчас наш корабль представляет собой хорошо разогнанную болванку. И если пилот допустит ошибку, невзирая на отсутствие психологической адаптации, или мы все просто выйдем из рубки — корабль либо промахнется, либо врежется в Камею, ведь автопилот тоже отключен.
— Поня-ятно, — сказал Вадковский и зачем-то подошел к пульту.
Он смотрел на разноцветное поле сенсор-символов. Пульт напоминал ему картину абстракто-конструктивиста — и больше ничего. По телу Романа вдруг прокатилась холодная волна. Он на несколько секунд изо всех сил сжал челюсти.
— Д-да, весело, — процедил он.
Лядов поднялся. Он был бледен, лицо его блестело. Не поднимая глаз, он глухо сказал:
