Вспоминал я про то, как воевал.
Сидел я на рваных матрасах, перебирая неохотно свои грустные воспоминания, про которые так хотелось забыть, и раскачивался в полудреме, как маятник.
— С тобой все в порядке? — спросил меня женский голос.
Я дернулся, вскрикнул и проснулся окончательно. Надо мной склонилась встревоженная Галя, наверное, во сне я излишне дергался. Я поспешил успокоить её, хотя, если честно, утвердительно я не мог ответить на её вопрос. Со мной давно было не все в порядке, но это кроме меня никого не касалось.
Ужинали мы молча, разделившись как бы на три группы. Возле одной стены сидели Сергей с Лешкой, напротив них я, а на широком подоконнике устроились Ира с Галей, оживленно о чем-то переговаривающиеся. Чувствовалось, что извечная женская солидарность помогла им найти общий язык.
Серега и Лешка угрюмо и молча выпили бутылку водки на двоих. Я влил в себя стакан и решительно передал остатки на подоконник. Галя с Ирой выпили тоже. Галя — почти полстакана, махом и не поморщившись, а Ира чуть меньше четверти, брезгливо и неумело, что как-то не очень вязалось с нарисованным майором обликом распутной женщины.
Она сильно переживала то, что ей сегодня пришлось сделать: скулы обострились, под глазами залегли темные круги, глаза лихорадочно блестели. Она все ещё пребывала в состоянии некоторой экзальтации. На самом деле это было ни что иное, как реакция на то, что пришлось нам всем, а ей особенно, пережить. Своего рода нервный стресс. Лучше всех пока держалась Галя. Но ей, в отличие от Ирины, не пришлось стрелять в своего мужа и его приятеля.
Мы все ещё ужинали, когда Лешка встал и демонстративно пошел бродить по дому. Я предупредил, чтобы он ходил осторожнее и главное, не подходил к окнам. Он в ответ высказал что-то грубое, но я пропустил мимо ушей, поняв уже, что снова вести борьбу за передел власти бессмысленно, теперь все повисло на волоске до случая. И поставить точку в этом вопросе можно было, только выяснив отношения в прямом столкновении. Меня это не интересовало. Для меня лучше всего покинуть эту компанию, что я про себя твердо и решил сделать, не оглашая вслух своего решения, чтобы не поднимать волну.
Своих прежних студенческих друзей я знал неплохо, чтобы по их поведению понять, что они перешли тот самый барьер за которым уже готовы на все. Сейчас они затаились и будут ждать только удобного случая, чтобы расправиться со мной.
Играть с ними на опережение я не хотел, тем более — убивать их и отбирать деньги и наркотики. Это были их деньги. Мне за глаза хватало тех, что были в моей сумке, а возиться с наркотиками я вообще не хотел. Это был бы совсем уже смертельный номер.
