Так каков же современный мир! Чтобы объяснить такое простейшее явление как жаба, необходимо залазить в дебри терминологии, марать столько бумаги. До чего мы дожили!
Граждане Калуги и всего мира! Берегите жаб! Их ни в коем случае нельзя истреблять. Никто не может знать, какая от них польза, а она есть - это бесспорно. Нужно только иметь их в виду и уметь слышать, как они квакают, не поддаваясь гипнозу их пения. Охраняйте жаб, ведь и в их болотном звучании есть какой-то неповторимый поучительный смысл. Разве они виноваты, что родились жабами?"
"Действительно, подумал Бенедиктыч, - они не виноваты, но кто же это прилепил? Брожение какое-то, прокламации. А что бы не выступить открыто, не заявить по телевидению? Такой тайный выпад в свободные времена может породить отрицательную реакцию."
Но Кузьма Бенедиктович не стал срывать листок. Он правильно предположил, что сегодня такие листы появятся по всему городу. У него был опыт, и он вспомнил, что знал молодого человека, подверженного желанию спровоцировать некие массы на борьбу с властью. В моменты стихийных сборищ у этого человека проходила ипохондрия и, как на дрожжах, поднималось возбуждение. Подобные натуры не хотели становиться специалистами, им мало было того, что они не крали, не убивали, не прелюбодействовали, чтили родителей и старших, они не уходили с головой в изучение многообразия жизни, их не мучила тайна появления человека, и они не задавались трепетным вопросом: почему паук стал плести сети. Такие натуры желают царств, в которых сами не согласились бы жить. Они могут быть не согласны с устройством, подстрекать, но не могут без этого устройства, служа его "совершенствованию", они не в силах отойти от него в сторону. Бенедиктыч с грустью расставался с этим человеком, потому что и сам короткое время был им.
Бенедиктыч постоял, поковырялся в воспоминаниях, отчего у него всегда падало настроение, посмотрел на небо, решил, что дождя не будет, и хмыкнул, припомнив фразу Веефомита, утверждающего, что сознание Бенедиктыча давно уже вызрело из плоти социального организма.
Муки финала.
Я уже не помню, какой извращенный ум придумал, что роман может быть произведением искусства. И вот Копилин все пристает с вопросом: "Зачем, Валерий Дмитриевич, вы пишете, ведь ещё неизвестно, сколько времени у политиков слова будут расходиться с делом." Он считает, что просто невозможно представить, какое лицемерие может быть впереди. Ну станут, говорит он, люди вполне приличные, улыбки, рукопожатия, высшая демократия, а на самом деле все та же пустота душ при все том же непомерном эгоцентризме. Вон, показал, мол, Бенедиктыч, что ни одна птица секретарь и не подозревала, что готовила почву тем пернатым, что клевали зернышки в тени за её хвостом. А вы, говорит, Веефомит, себя одурачиваете надеждой на то, что ваши молитвы кому-то будут нужны.
