Читал написанное на бересте: «От Володимира ко Всесмыслу как получишь сие брате штоб учинить яко мы учинили в Кыеви того ради шлю попов да Олофа со дружинники челом бью пожалуй исполни государь».
Попы-то вон, в горнице, да что с них: немы, безгласны, за брашно не садятся.
Легко молвить: исполни…
Старцы по зову Телигину сходились во мраке.
Семь лесных троп вели к тому заветному урочищу, где в незапамятное время дуб стоял, из коего еще пращурами рублен был и сотворен пораженный ночной грозою Перун. Пень от него остался черный, на нем в полуденный час две змейки-гадючки на солнышке грелись, уползая ночью в подземное царство.
В урочище волхв ожидал семерых. Жег малое огнище, тлела, чадила чага, горьким дымом отгоняя гнус. Медведь, волк, вепрь шли стороной, страшась огня.
На Телигин дым семеро старцев вышли, сели округ пня. И сказал старый волхв:
– Нуте, старчество?
Тихо было, лишь цапля кричала в бочажине у озера. Старцы молчали, думали. Белые рубахи, белые бороды с прозеленью, седые. В колпаках из волчьих голов, что семеро волчищ, сидели у огнища беззвучно. А время шло в тишине: не скрыпели колеса, быки не ревели, погонщик бичом не хлопал, а звездный Воз за полночь перевалил.
– Нуте же? – вопросил Телига. – Что делать станем? И что будет?
Все поглядели на старейшего. Старчище Рахта древен, древнейший. С Вольгом-князем на Цареград сплывал. Ингваря пестал. Он сказал:
– А ништо. Как великий князь похощет, так и будет. Капище, чую, утресь зорить почнут. Придется, видно, дети, кресту поклониться…
– Рахта! Рахта! – закричал, заплакал Телига. – А ветры Стрибожьи? А воины Световидовы? А звери Велесовы? Покорятся ль?
Усмешкой раздвинул Рахта зеленые от древности усы.
– Ништо, брате. Ништо. Покорятся. Пеньки ведь.
– Пеньки-и?! Эй, Рахта!
В великой скорби воздел руки Телига.
– Но вы-то, старцы, – вскричал, – вы-то? Ужель падете ниц? Ужель у врат капища не станете?
Чадила чага. Сова ухала. Ветер гулко дохнул в вершинах дерев.
– Нет, – промолвил старец Горуха. – Не станем. Нам с князем жить.
И пятеро сказали, что отрубили: нет.
И лишь Велимир с Катонею промолчали. Но вместе с другими встали, кряхтя, и пошли от Телиги прочь, во тьму.
И понял старый, что одинок, что покинут
Дотлевали нежаркие уголья огнища. Белые рубахи старцев удалялись, как бы пожираемые черной пастью ночи. Согбенные, брели старцы семью лесными тропами, каждый по своей. Плохо слушались слабые ноги, смутно зрили тусклые очи.
– Как суперечь князя? – бормотали в зеленые бороды. – Не мощно… Борони, Мати-рожаница! Нам с ним жить…
