– Ну да ладно, тех-тех... Просто так полежу с тобой, на прощанье...
Прокофьева, услышав эти обманные речи, уснула с миром, а Василий, навалившись, задушил ее, прогрыз дряхлу шею и, ликуя, стал пить кровушку.
– Эх, Вася, – укорила его помертвелыми губами Прокофьева и пустила инфарктную пену.
– Ну да ладно, подружка, – пробурчал Василий ласково, слегка поплевывая, впрочем, по сторонам. – Тех-тех, а калиев и магниев что-то маловато в тебе...
И вскрикнула тогда Прокофьева из-под теплого животного пуза Василия:
– А ты мне слова не дал прощального, Вася!
Клоп Василий сунул ей бумажку, и Прокофьева стала бормотать:
– В преддверии всего сердца, всей горячей душой, мы все вместе в канун и поврозь тоже...
– Ну и ладно, хватит... – проскрипел рациональный Василий. – Остальное я знаю, тех-тех...
– Ах, как холодно мне от тебя! – вскрикнула Прокофьева и стала душить Василия дрожащей рукой.
Василий легко отбросил ее руку, проговорил с мягкой укоризной:
– Уж вы не кусайтесь, Людмила Игнатьевна, друг сердешный. Говоря между нами, Вы уж как восемь минут помертвелая. И ни маслица, ни колбасочки вам, Людмила Игнатьевна, более не пробовать никогда.
Прокофьева горюче зарыдала:
– Эх, не съесть!
– А зубы востры наверно как в годы юности? – спросил Василий.
– А как же! – вскричала Прокофьева.
С этими словами она и скончалась. Друг Василий прикрыл ей веки, матеро сплюнул и, переваливаясь, уполз в щелюгу.
И в то же мгновенье заулюкало и затрещало все вокруг.
Лопнули петли в дверях, и сами двери полетели на пол плашмя. И полетела пыль во все стороны, и все двадцать четыре вида домашних клещей, обитавших в ее толще, заверещали и брызнули из-под подошв пенсионеров, ворвавшихся в квартиру.
Дворничихи Кичичляева схватила стул и, распинывая клубки тел, закишевших там и тут, первая выбежала вскоре из квартиры.
Адмирал схватил татуированной рукой старую юбку Прокофьевой, тоже метнулся прочь, сбрасывая на ходу штаны с лампасами, швыряя прочь в сторону кортик им. Советского Союза и Флота.
Тархо-Михайловская застряла с телевизором в дверях, еле ее вытолкали. Но прежде долго колотили ее по голове чем попало, надеясь, что выпустит из рук дорогой товар. Не выпустила.
И даже инвалиду высшей категории Потекоковой кое-что досталось. Она погрузила на таратайку дырявый желтый абажур и помчалась прочь со скоростью один километр в час, громыхая по лестнице, утробно повизгивая.
А Капитоныч схватил старое пальто и, хищно скалясь, стал удаляться семимильными шагами; он спешил к себе в гардероб.
