— Дядя Людовик! — воскликнула она весело. — Я привела тебе гостя, сэра Гайяла из Сферры.
Гайял взглянул старику в лицо и поразился. Глаза его, хотя и слезились от старости, были серые и блестящие — лихорадочно блестящие, умные, и, как показалось Гайялу, в них светилась странная радость. Эта радость поразила Гайяла тем больше, что изборожденное морщинами лицо указывало на печать лишений.
— Может, сыграешь нам? — попросила Амет. — Мой дядя — великий музыкант, и в это время он обычно играет. За много лет он ни разу не нарушил заведенного распорядка…
Она с улыбкой обернулась к старому Людовику. Гайял вежливо кивнул.
Амет кивнула в сторону стола, ломящегося от яств.
— Ешь, Гайял, я налью вина. А потом, быть может, ты сыграешь нам на флейте?
— С радостью, — согласился Гайял и заметил, что лицо старого Людовика засияло еще сильнее и уголки губ затрепетали.
Он принялся за еду, и Амет подливала золотистого вина, пока хмель не ударил ему в голову. А Людовик ни на миг не прекращал игры — слух гостя услаждали то нежный звон журчащей воды, то печальная песнь о затерянном океане на далеком западе или совсем простенький игривый мотивчик. Гайял с изумлением заметил, что настроение Амет менялось под стать музыке — она то серьезнела, то веселела, повинуясь голосу флейты. Но подумал про себя, что люди, жившие в уединении, вполне могли со временем приобрести странные привычки, к тому же во всем остальном они казались вполне милыми.
Юноша покончил с едой и встал, придерживаясь за стол. Людовик играл веселую мелодию, песенку стеклянных птиц, кружащихся на солнышке на красном шнурке. Амет, пританцовывая, приблизилась к Гайялу и остановилась совсем рядом — почти вплотную, так что он ощущал теплый аромат распущенных золотых волос. Лицо ее раскраснелось и лучилось счастьем. Но странно было то, что Людовик наблюдал за происходящим с угрюмым видом, однако не сказал ни слова. Быть может, он питал сомнения относительно чистоты намерений гостя. И все же…
— А теперь, — запыхавшись, проговорила Амет, — может быть, ты согласишься сыграть на флейте? Ты такой сильный и молодой. Ну, то есть сыграешь на флейте для моего старого дядюшки Людовика, он порадуется и пойдет спать, и тогда мы сможем посидеть и вволю наговориться, — добавила она поспешно, увидев, как расширились глаза Гайяла.
— Я с радостью сыграю, — сказал Гайял, ругая про себя свой язык, одновременно такой проворный и такой неуклюжий. — Я сыграю с радостью. Дома, в Сферре, я считаюсь довольно искусным музыкантом.
