Любаша жила в уединении. Свояченица отца да и сам воевода ею почти не занимались. Придерживались правила: больше дома будет сидеть — лучше станет. С трудом удавалось девушке отпроситься иной раз с подругами в лес по ягоды или по грибы. Вторая встреча Любаши с Никифором случилась как раз в лесу. Девушка зарделась, хотела спрятаться за куст, но Никифор уже стоял перед нею. Оба запнулись, не зная, с чего начать разговор.
— Здравия желаю! — вытянувшись по форме, но с чекменем в руках, весело поздоровался Никифор.
— Спаси бог! — ответила Любаша. — Это вы к отцу приходили? Да?
— Нас командой пригнали. Всех грамотных казаков. Писаря надо было определить. А я коней люблю, лес вот тоже, степи, горы. Молод шибко, сказали, в писаря-то, а я и рад-радешенек.
Он набросил на себя чекмень и торопливо начал застегивать пуговицы.
— А вы по ягоды? — спросил он девушку.
— По ягоды, да от подруг отбилась.
— Тут малинник рядом, я вам покажу.
— Что вы! А вдруг увидит кто? Я пойду, девушки меня уже аукают.
— Ну, коли так. Постойте-ка, — он бросился к кусту и вытянул из-под него полное ведро спелой малины. — Это я по холодку набрал. Держите-ка лукошко, — и Никифор доверху насыпал в него ягоды.
— Ой, что вы! А себе-то...
— Наберу!
— Спасибочки... До свидания, я всегда по ягоды сюда хожу.
— А я тут коней пасу. Никифор я, сюда на службу прислан, а как вас зовут?
Девушка заспешила к подругам. Но вот на минуту остановилась и крикнула:
— Любашей!..
Когда Любаша узнала Никифора ближе, искреннего, простого, она потянулась к нему.
Встречи их участились, но были кратковременными. Каждая встреча еще больше сближала и роднила их.
Говорили они обо всем: о природе, о житейских пустяках, но оба чувствовали, что за этим легким разговором было что-то важное для обоих, большое и хорошее.
Оборвалось вдруг. Их как-то заметили вместе, начались суды-пересуды, которые дошли до самого воеводы.
Однажды регистратор канцелярии Колесников, сморщенный, как сушеный гриб, старикашка, доложив о прибытии обоза с солью, о суточной выручке кабака, об отписке, каковая отправлена на запрос Оренбургского генерал-губернатора, легонько кашлянул...
— Что там еще? — недовольно спросил воевода, зная привычку своего канцеляриста самое важное, а иногда и самое неприятное оставлять на конец доклада.
— Да, так, — переминаясь с ноги на ногу, негромко прошепелявил канцелярист, — говорят уж больно много.
— Что говорят? — встревожился воевода. — Говори толком! Не шипи!
