Буян глядел с любопытством и волнением. Он никак не мог взять в толк — чего можно было набрать столь холодного в кувшин в такую теплынь. Воображение рисовало кровь убитого отроком Мечиславом чудовища, тягучую и темную, как хмельные меды на пирах в родном Новгороде, но в чару тонкой струйкой полилась… с виду обычная вода.
В избе наступила тишина — затихла даже девочка в зыб-ке. Слышно было только, как журчит вода. Мечислав поджал губу — видно, кусал холод руки, но чару держал отрок ровно, глаз не сводя с воды.
Наполнив чару до краев, Чистомысл бережно поставил кувшин на пол и, взяв чару из рук сына — тот сразу принялся дуть на покрасневшие пальцы, — протянул ее Буяну с приговором:
Ты возьми испей, добрый молодец,
Ты Буян-гусляр да Вадимович!
Ты испей воды всю до донышка,
Всю до донышка с первой капельки.
Уж как в цвет-воде сил не мерено,
Жизней в ней — что листьев на дереве.
Тайна цвет-воды не разгадана,
Где течет она — тайна тайная.
Где исток ее — нам не ведомо
И где устье — про то не сказано.
Силу все дает цвет-вода жива
И взамен ничего не потребует…
Чара была перед новгородцем. Зачарованный голосом Чистомысла, Буян потянулся к ней, забыв, что не чует рук. Но он не поверил своим глазам и чуть не закричал, когда рука медленно поднялась, как чужая, и приняла сосуд на ладонь.
По пальцам пробежал холод. Чуть не выронив чары, Буян в последний момент придержал ее другой рукой. Мечислав поддерживал его за плечи, помогая приподняться.
— Пей, — молвил Чистомысл. — Пей во имя Сварога и Хорса. Ну!
Руки, взяв чару, опять застыли, как неживые. Буян потянулся губами, приник, сделал первый глоток…
Горло ожег нестерпимый холод. Буян закашлялся — все внутри вдруг запылало огнем. На смену холоду пришли жар и жажда. Стремясь охладить пылающее горло, Буян пил большими глотками, чувствуя только, как огонь течет по нутру все дальше и дальше.
Он сам не заметил, как опустела чара. Чистомысл взял ее из ослабевших рук Буяна, а Мечислав помог парню лечь и отошел.
На глазах Буяна лежало словно по раскаленному на углях камню. Внутри же что-то росло. Буян почувствовал, как его тело словно раздавалось в стороны, лезло вон из тесной оболочки, с треском рвало ее… и он наконец взлетел.
Он закружил над ложем, и стены завращались, расступаясь. Гусляр воспарил к небу, увидел с высоты лес до самого края земель, реки, вьющиеся голубыми змеями, степи, горы и далекие моря за неведомыми землями, похожие на опрокинутое небо. Потом замелькали перед глазами незнакомые города иных языков, чудные твари земные и морские, земли дикие. Зазвучала чужая речь, волной нахлынули чужие новости и мысли. Буян проник во все — не только в людей, но и в зверей, — воплотился во всех разом, от мала до велика, рванулся вверх, к солнцу, но не выдержал его жара и…
