Проснулся он на следующее утро.
Разбудило его легкое прикосновение. Открыв глаза, он увидел, что к нему склоняется Чистомысл. Волхв прижал палец ко рту, приказывая молчать, и глазами указал назад, на спящую за холстом жену. Буян согласно кивнул. Чистомысл наклонился и плеснул в чару из того же кувшина, который так и стоял под лавкой. Наполнив чару, он протянул ее Буяну.
Гусляру сразу вспомнился вчерашний полет. Он испугался его повторения и покачал головой, отказываясь.
— Пей! — сердито шепнул Чистомысл. — Иначе на коня сесть не сможешь.
Буян с тревогой прислушался к себе. На сей раз все было по-другому. Что-то в нем оживало, какая-то сила ворочалась, словно потревоженный медведь в берлоге, перед тем как выскочить и начать крушить лапами охотников. В ногах будто камень лежал, сбросить который ничего не стоило, грудь двигалась тяжело и медленно. Волхв показался Буяну маленьким и хрупким — одним пальцем можно перешибить. Он протянул руку, чтобы потрогать старика и проверить это, но тот чуть отодвинулся и снова протянул ему чару.
Вот ведь упрямый! Буяну стало весело. Он еще посмеется над глупым старичком, а пока глотнет этой водички — от нее силы еще больше будет, тогда он сам себе хозяином станет.
От резкого движения чара едва не выпала из руки, но гусляр удержал ее и осушил одним глотком.
Он ожидал огня, текущего по жилам, пробужденной силы, рвущейся на борьбу, но на языке остался вкус простой родниковой воды. Гусляр вскинул на Чистомысла глаза, прося ответа, но тот просто протянул руку:
— Идем!
И Буян поднялся, легко, как прежде. От испуга он остановился у своей лавки, не решаясь сделать следующего шага, но волхв взял его за локоть и сказал:
— Иди, не бойся! Испил ты цвет-воды в первый раз слишком много. Кабы сейчас не принял чары из рук моих, осталась бы в тебе сила мертвая — не снесла бы тебя земля-матушка. Но принял ты чару второй раз — и воскрес-исцелился. И то, что пришло к тебе с цвет-водой, так с тобой и останется!
Опираясь на руку Чистомысла, Буян вышел из избушки и со двора. Там, не удержавшись, он прислонился к бревнам тына и задышал полной грудью. Подумать только, двое суток назад в это же самое время он прощался с жизнью, а теперь все изменилось. Он жив, здоров и свободен. Жизнь прекрасна, и великие боги, что охраняли его, не отдали Смерти-Морене!
С высоты холма открывались нескончаемые дали, какие уже видел Буян в недавнем вещем сне-полете. Всюду, сколь хватало глаз, раскинулась страна лесов, владения Святобора. Волнами вздымались холмы, кое-где искрами сверкали реки и озера, а порой и светлые пятна полян, лугов и распаханных полей. Надо всем этим стоял высокий купол неба, где только-только пропадали звезды, а заря едва начала расписывать своими красками его края. Воздух был чист и прозрачен и пах свежо, как бывает лишь ранним холодным утром. Ветер стих, листья на деревьях молчали, не было слышно даже птиц — все будто ожидало чего-то чудесного от зари.
