Однако тот же Тирибаз всячески старался заглушить в своем воспитаннике интерес к женскому полу, который с годами все сильнее проявлялся в Митридате. Старый воин хотел воспитать Митридата нечувствительным к этому соблазну, полагая, что истинному правителю подобает больше думать о государственных делах, нежели о плотских утехах. Истинный правитель должен быть рабом одной-единственной страсти- страсти к войне.
И вот, лежа в постели с родной матерью, Митридат вдруг вспомнил наставления Тирибаза. Его надтреснутый голос так отчетливо прозвучал у него в ушах, что Митридат невольно вздрогнул. И, вздрогнув, понял, что задремал.
– Что с тобой, мой милый?- прошелестел возле самого уха юноши ласковый голос царицы.
Ее рука, скользя по телу Митридата от груди к низу живота, призывала возобновить прерванное блаженство.
Митридат, желая заглушить в себе слова Тирибаза, звучащие как упрек, охотно откликнулся на этот призыв.
Утром полусонная Лаодика, томно раскинувшись на ложе, наблюдала за тем, как ее сын торопливо облачается в одежды, чтобы затем незаметно пробраться в свою опочивальню.
– Что это у тебя?- лениво спросила царица, заметив на шее у Митридата маленький кожаный мешочек на тонкой бечевке. Сын поднял на нее глаза. Лаодика указала пальцем на мешочек.
– Здесь целебные травы,- ответил Митридат и спрятал ла данку под хитон.- Я делаю из них отвар при недомоганиях. Меня научил этому Моаферн там, в горах…
На самом деле травы в мешочке были ядовитые. Митридат ежедневно употреблял это зелье крошечными дозами, как учил его Моаферн.
– А-а…- негромко протянула царица и еле заметно улыбнулась.- Я подумала, что ты хранишь там свои амулеты, которые так любят персы.
– У меня один амулет – мой акинак,- горделиво произнес Митридат, надевая пояс с кинжалом.
– Ты говоришь как спартанец,- вымолвила Лаодика и сладко потянулась, откинув с себя одеяло.- Как здесь душно, словно в кузнице Гефеста!
Она подставила сыну уста для прощального поцелуя, когда он присел на край ложа, пожирая ее вожделенным взглядом.
Поцелуй возбудил Митридата, и он захотел большего, но Лаодика остановила сына, уже собравшегося возлечь на нее.
– О нет, мой дорогой!- умоляюще заговорила она.- Теперь не время для этого. Сюда вот-вот придут мои служанки. Тебе пора уходить. А ночью я опять буду твоя, пей меня до самого донышка! Ступай же, мой царь Эдип!
Так Митридат впервые услышал это имя.
Жизнь во дворце угнетала Митридата. Дни тянулись бесконечно долго, зато ночи, наполненные ласками, пролетали быстро.
