- Ну? Что же теперь мы с тобой будем делать? - глухо спросил Ашот, все еще стоя против Саркиса.
Саркис вызывающе усмехнулся:
- Что я, украл, что ли? Погоди, Ашот, выйдем отсюда, тогда… Ты еще получишь - за эту пощечину.
- Еще и угрожает! Какая подлость!
- Мне, может, говорить не надо, но я скажу, - нерешительно вмешался Асо и обернулся к Саркису: - Ты нас от себя не отделяй. Наши курды говорят: овца, отставшая от стада, - пожива волка.
Саркис ответил Асо презрительным взглядом, а остальным бросил:
- На мой труд заритесь? Туго пришлось? Нет уж, пускай каждый о себе заботится!
- Ах, значит, так? Ладно!
С минуту подумав и приняв какое-то решение, Ашот сказал Саркису:
- Там, под орехом, я приготовил дрова для костра. Принеси их, будем жечь ночью.
- Почему именно я должен идти?
- Во-первых, ты нажрался, а во-вторых, очередь твоя. Иди, а не то вышвырнем. На дворе останешься, замерзнешь…
Угроза подействовала. У Саркиса был характер отца: молодец среди овец, а против молодца - сам овца.
- Что же, я один пойду? - уже почти униженно, понурив голову, спросил он.
- Асо, выйди с Бойнахом наружу. Стойте у входа, чтобы он не боялся.
Когда Саркис, затаив в сердце злобу, вышел из пещеры, Ашот сказал:
- Топливо было поводом. Нам надо решить, как же вести себя с этим выродком.
- Ты очень суров и груб, Ашот, - мягко заметила Шушик. - Так человека не исправишь. Обиды заставят его только перечить нам, и он еще хуже станет.
- А ты что, Гагик, скажешь?
- Я? Я скажу так: горбатого могила исправит… Ясно?
- Значит, так и ставим? Не постараемся повлиять на него? - огорченно спросил Ашот.
- Повлиять? Но как? - спросил Гагик. - Дед мой, ты знаешь, очень любит прибаутки. И вот он часто говорит: “Посадили волчонка учиться грамоте. Скажи “к”, а он - “коза”. Скажи “я”, а он - “ягненок”… Впустую с ним возиться, вот что я вам скажу.
- Нет, не впустую! - возразил Ашот. - Этот паршивец должен будет или остаться тут, или выйти отсюда человеком. Говоришь - волчонок? Значит, надо обломать ему клыки.
Саркис все еще не возвращался, и Ашот, вдохновившись, разразился, по своему обыкновению, целой лекцией.
- Такие люди, - говорил он, - не замечают своих недостатков. Многие у нас в селе пресмыкаются перед его отцом и его самого балуют - сын Паруйра! Вот и получился себялюбец. Нужно все это объяснить ему, показать, кто он и кто его отец. Даже унизить надо. Только тогда, когда поймет, что он не лучше, а во многом хуже других, можно будет помочь ему подняться, выпрямиться. Это мое предложение. В том, что мягкое обращение не поможет, я убежден. Такой человек, если с ним мягко обращаться, пожалуй, и на голову сядет.
