Он, по-юношески легко, поднял его над головой, а я выстрелил, целясь в голову, и побежал, не оглядываясь. Так я не бегал никогда. Что же, сутуация, по крайней мере, немного прояснилась. Это Кощей Бессмертный. Ренегат.
Ренегатами у нас называют существ, отказывающихся сотрудничать со "Сказкой". Таких не много, но они есть. И Кощей, конечно, самый яркий из них. Он много лет пудрит нам мозги: то является с повинной, и живет какое-то время тихо-мирно, то снова сбегает, и портит жизнь роду человеческому, как может. Двадцать лет назад он исчез окончательно, убив своего "партнера-телохранителя", и с тех пор сведений о его жизни и местонахождении немного. Вернее, было немного.
Я бежал, спотыкался, падал, и снова бежал, не оглядываясь. Начиналось что-то страшное. Небо заволокли тяжелые, низкие тучи, воздух стал как-будто плотнее, дышать стало тяжело. Мир вокруг погружался в холодный, липкий туман, наполненный нечеловеческим воем, ненавистью, ужасом. Я, как ненормальный, продолжал жать на "ядерную" кнопку, прекрасно зная, что одного раза вполне достаточно. Где эвакуационная группа? Где стрекот вертолетов, гул реактивных двигателей, шум моторов? Я бежал к пещере. Она была уже близко, оставалось преодолеть только один курган. Я начал карабкаться вверх, когда рядом со мной, едва не придавив, плюхнулась многотонная туша Горыныча.
– Лукин! – заревела левая голова, – карабкайся мне на спину!
– Ты почему не в пещере?! Ты что, лететь собрался? – прокричал я сквозь усиливающийся вой и визг, к тому же поднялся сильный ветер, – нельзя! Нас заметят!
Центральная голова повернулась ко мне.
– Садись, идиот! Послал Беренц кретина на наши головы!
Я быстро вскарабкался, цепляясь руками и ногами за чешую, на спину Горынычу. Тот, расправив громадные кожистые крылья, поднялся в воздух с грацией тяжелого вертолета. Наверху было еще страшнее: солнца не было видно совсем, вокруг был только туман и воронки небольших черных вихрей, танцующих вокруг нас. И еще этот вой, забыть который мне не суждено до конца дней. Если на свете существует абсолютная ненависть, то это она была там, наверху, над степями и курганами оренбуржья.
Туман сгущался, черные воронки стали больше и ближе к нам, а вместо воя все чаще стал слышен громкий смех, очень похожий на воронье карканье.
– Горыныч, быстрее! – крикнул я, в ответ послышалось только возмущенное ворчание.
Внезапно там, где раньше было солнце, появились выцветшие, холодные глаза. А смех стал громче. Ничего не хотелось, только бы не слышать и не видеть этого. Мы всё летели сквозь белое молоко, прорезаемое черными вихрями, дышать стало почти невозможно, взмахи мощных крыльев Горыныча становились все судоржней и тяжелее. Мне стало по-настоящему страшно. Я встал на колени, держась левой рукой за какой-то шип на чешуе, и достал пистолет. Ерунда, конечно, но просто так я не уйду. Я выстрелил, целясь прямо в глаза, презрительно смотревшие на нас сверху. Один выстрел, второй, третий… некоторое время я щелкал курком разряженного пистолета, перезарядил обойму – и снова стрелял, в туман, в вихри, в глаза, в этот мерзкий вой и смех… Не знаю, кто кого ненавидел в тот момент больше, Кощей меня, или я его.
