– Теперь вы писатель вполне самостоятельный, – ответил он. – Мне больше не приходится вас учить.
Я ужасно обрадовался и говорю:
– А что же мне теперь делать?
– Сами увидите, – сказал он, – А пока пойдем выпьем пива.
Мы пошли к «Бегущей лошади», выпили пива, сыграли в шарики по полкроны партия, поболтали о вторжении.
Мне это вторжение совсем не улыбалось. Я бы хотел, чтоб война провалилась ко всем чертям, но это было, разумеется невозможно. Конечно, война так или иначе когда-нибудь кончится и все опять пойдет, как всегда, но не раньше, чем она сделает свое черное дело и оставит всех в дураках. Все придет к тому же, к чему пришло бы и без войны, но так как война шла и все были в нее втянуты, то люди уверили себя, что, если только им удастся выпутаться из этой войны, все пойдет совершенно по-новому. Однако я ни капельки не верил в это. Я не считал, что война – это тот путь, идя которым можно достичь чего-нибудь нового, необычного, справедливого или доброго, или совершенного, или великого, или благородного, или истинного, или хотя бы сколько-нибудь человечного. Я считал, что война – это просто несчастье, которое почему-то допустили люди, и что когда-нибудь она выдохнется и умрет, а все наиболее существенное останется на своих прежних местах. Я просто не верил в войну. Не верю в нее и сейчас. И никогда в нее не поверю. По-моему, война – это только жалкое оправдание политических неудач. Для каких-нибудь смертоносных микробов это самое подходящее дело – вести в человеческом теле войну против микробов жизнетворных. Таков закон природы. Но ведь люди-то не микробы.
Глава 59
Весли и Джиль слушают, как поет и ораторствует лондонский уличный нищий
Однажды в воскресенье утром, около восьми, какой-то человек остановился на улице Карла Второго, где мы тогда жили, и запел. Песня его нас разбудила, и мы ужасно обрадовались, потому что он пел:
Вам не узнать, как я по вас тоскую.
Вам не узнать, как нежно вас люблю.
Я крепко обнял и поцеловал свою Джиль, а человек, окончив песню, стал собирать завернутые в бумажку монеты, которые бросали ему из окон. Потом он произнес небольшую речь.
– Леди и джентльмены, – сказал он. – Мне совсем не приятно выходить вот так на улицу по воскресным дням и петь ради денег, но жена моя лежит в больнице в очень тяжелом состоянии. Спасибо, леди и джентльмены, пошли вам Бог здоровья и удачи. После этого он запел:
Снова вспыхнут огоньки в окнах у людей.
Он пел, и переходил от дома к дому, и собирал деньги. Пропев вторую песню, он снова заговорил. Это было очень интересно, потому что на этот раз он добавил к своей речи нечто новое.
