Я написал отцу, написал матери, написал Вирджилу и дяде Нилу, потом – Лу Марриаччи и Доминику Тоска; написал я и женщине, с которой дружил в Нью-Йорке, и другой, которая уехала домой в Сан-Франциско из Огайо, и написал матери Виктора, как обещал. Я рассказал ей, как нам повезло, как удачно складывались наши дела и как счастлив был Виктор, да и я тоже. Написал я также Гарри Куку, и Нику Калли, и Вернону Хигби, и еще одно письмо Какалоковичу, Я получил ответ от каждого из них, но самое замечательное письмо было от мамы. У нее был такой красивый почерк, и писала она такие чудесные вещи – я просто в нее влюбился.
Письмо от матери Виктора, написанное за нее его женой, тоже было удивительное. Она молилась все время за нас с Виктором, и да благословит нас Бог еще и еще раз, и пусть я позабочусь о Викторе, а Виктор – обо мне.
Ну а дядя Нил! Черт возьми, я совсем с ним не был знаком, но он рассказал мне о том, что мне хотелось знать, больше, чем отец, мать и Вирджил, вместе взятые, – вероятно потому, что они не знали, как это выразить. Он писал, что отец работает у него и очень ему помогает. «Твоего отца все очень любят», – писал он. Старые ворчуны покупатели, которые раньше причиняли дяде массу беспокойств, совсем перестали ему докучать с тех пор, как отец подружился с ними и стал проявлять интерес к их жизни и хозяйству. У отца есть машина, писал дядя Нил, и он постоянно разъезжает с визитами к людям, с которыми знакомится в магазине. Он ни чем не торгует, а просто ездит, чтобы посудачить с людьми, посмотреть их хозяйство, но вскоре после его визитов люди опять приезжают в лавку и заказывают товару больше, чем когда бы то ни было. И заказывают не отцу, а самому дяде Нилу. Стали приезжать и новые люди – те, что познакомились с отцом у фермеров, которых он навещал. Дядя Нил сам человек непьющий, а вот отец, тот постоянно приглашает кого-нибудь из посетителей лавки в бар, просиживает там с ними и выпивает, и они становятся добрыми друзьями, и, когда после этого люди заходят в лавку, торговля идет куда веселее, чем прежде, это он признавал. Вряд ли, как писал дядя Нил, отец делает все это намеренно – он совершенно лишен коммерческой жилки, – просто его добросердечие привлекает людей. Теперь уж они с матерью никогда не расстанутся – это факт, утверждал дядя Нил. Сухой, теплый климат, видно, был отцу на пользу; на щеках у него появился румянец. Дядя Нил очень радовался, что у отца все пошло на лад; раньше он все удивлялся, почему его сестра не подумает о том, чтобы избавиться от моего отца, и не выйдет замуж за кого-нибудь другого, а теперь понял. Он писал также, что просто не знает куда девать деньги, – совсем как раньше говорил Лу Марриаччи, – так что отец теперь получает свою долю и будет получать всегда. Папа, мама и Вирджил переехали в свой собственный дом с десятью акрами хорошей приусадебной земли, а дядя Нил наконец собрался с духом и женился. Он писал, что все они ждут, чтобы я приехал к ним в Эль-Пасо надолго и хорошенько отдохнул, но я знал, что нигде никогда не останусь надолго, кроме как в моем родном Сан-Франциско, где я буду жить со своей женой и детьми. Но все-таки я был рад, что отец обосновался в Эль-Пасо.
