— Да, tante Алис, — ответила Моника, словно во сне.
— Алис, будь достойна кимоно… и европейской женщины.
— С такими волосами это нетрудно.
— А теперь откроем ярмарку игрушек. Долой стариков!.. Итак, по порядку! Дэнуц у нас самый старший. Вот тебе ружье, Дэнуц. Оно на два года меньше тебя: девятого калибра. А это ящик с патронами. А вот и патронташ.
Настоящее ружье! Настоящее! О таком счастье он и не мечтал. Сердце Дэнуца, словно наполеоновский барабанщик, отбивало гимн славе… Крепко зажав ружье в руке, он бросил на Ольгуцу косой взгляд. Ольгуца смотрела на него, видимо, выжидая.
Встретившись с ней взглядом, Дэнуц отвернулся в сторону окна, оглядел потолок и еще крепче сжал ружье. Казалось, что глаза у Ольгуцы еще большего калибра, нежели ружье.
— Ты тоже можешь взглянуть, Ольгуца, если хочешь!
Не говоря ни слова, Ольгуца взяла ружье из дипломатических рук брата в свои военные. Ружье стало интернациональным.
— Дэнуц! Дэнуц! Вечно Дэнуц! Опять Дэнуц! Снова Дэнуц!.. Скажи спасибо своей сестре!
Свертки один за другим ложились на третий по счету диван.
— А теперь очередь Ольгуцы. Вот сапоги и брюки для верховой езды. Куртку тебе сошьет мама. А лошадь пусть даст тебе твой отец.
— Ну и ну! Замшевые! — изумилась госпожа Деляну, которая тем временем причесывала Монику.
— Еще бы! Для такой газели!
— Герр Директор…
— Ольгуца!.. На помощь, люди добрые! Тигрица, а не газель! — стонал Герр Директор, защищаясь от поцелуев племянницы.
— Смотри, Герр Директор!
Взяв в руки сапоги, Ольгуца с благоговением поцеловала их, каждый в отдельности, как когда-то воины целовали свои доспехи.
— Подожди, это еще не все. Вот два дьяболо, вот футбольный мяч; а это, это…
Пакеты, развернутые Ольгуцей и Дэнуцем, один за другим падали на диван.
— Ну, что скажете? — спросила госпожа Деляну, указывая на Монику.
— Отлично! — захлопал в ладоши Герр Директор.
Моника, розовая, словно окутанная коралловой дымкой, сидела по-турецки на диване, опустив ресницы и скрестив на коленях руки в широких рукавах. Робость и кимоно сковывали ее движения и делали похожей на настоящую японку. Густые золотистые волосы были собраны в японскую прическу и скреплены гребнями госпожи Деляну… Румяная утренняя заря, распустившийся цветок персикового дерева, облаченный в детское кимоно, дабы не было ему холодно ночью: мечта влюбленного в персики японского поэта. Вот какой была Моника, — виньетка в начале легенды.
— Батюшки мои, чуть не забыл. Дети, откройте рот и протяните руки.
