И не может потому
У Дэнуца стать вассалом:
Он ведь не был никогда
Настоящим адмиралом.
Посвящение I
Легендарный Ками-Мура,
Ты смотри, чтоб не споткнуться!
И не русских берегись,
А сестры своей Ольгуцы.
Посвящение II
Нет, японцам не владеть
Дальним морем — ходят слухи,
Им придется умереть
В комнате у Дэнуца стоял также флот! Флот в тазу, изготовленный дедом Георге из ореховых скорлупок: спички служили мачтами, листочки вощеной бумаги — парусами, губы Дэнуца — ветром, а губы Ольгуцы — циклоном.
Флот для лужи: жалкие кораблики, нагруженные, как Ноев ковчег, животными из целлулоида. И флот для пруда, купленный в «Универсальном магазине» в Бухаресте дядей Пуйу: длинное и широкое судно, похожее на булку, с колесами, флагом, пушками и оловянными матросами, намертво приделанными к палубе.
* * *
Дэнуц с такой силой хлопнул дверью, что ему на плечи посыпалась штукатурка. Он отряхнулся, библейским жестом Самсона взлохматив каштановые кудри.
— Пускай-пускай! — покачал он головой.
Взгляд его остановился на недавно полученном лавровом венке первого ученика, который висел над его кроватью; он сдернул венок с гвоздя, бросил на пол и поддел ногой.
— Выходит, я только затем и учусь, чтобы меня всячески преследовали! Погодите… я вам покажу! — погрозил он кулаками в сторону комнаты девочек.
Сняв ружье, он зарядил его стрелой с резиновым наконечником и выстрелил… Фуражка русского контр-адмирала вздрогнула, на ее дне осталась темная вмятина.
Хлоп! Вылетела вторая стрела и прилепилась к двери, как телефонный штепсель… Дэнуц отодрал ее… На двери остался матовый след. Хлоп!.. Хлоп!.. Хлоп!..
— Что там за шум? Что ты делаешь, Дэнуц? Ты не спишь? — раздался из-за двери голос госпожи Деляну.
Дэнуц онемел. Ступая на цыпочках, он повесил ружье на место… Поднял венок, замел под шкаф отвалившиеся листья и повесил остатки своей былой славы на гвоздь.
— Ты спишь?
Дэнуц ударил кулаком по подушке и растянулся на кровати.
— Вот, Моника… Это ваша комната… Нравится тебе?
Рука Моники еще крепче сжала ее руку.
— Как хорошо пахнет, tante Алис!
Обхватив Монику ее руками, госпожа Деляну приподняла ее.
— Ты что-нибудь там видишь?
— Да… Аа!.. Merci, tante Алис!
На шифоньере стоял серебряный поднос с донником.
— А теперь скажи, на какой кровати ты хочешь спать?
— А какую выбрала Ольгуца, tante Алис?
— Не думай об Ольгуце, — ласково сказала госпожа Деляну, — выбери ту, которая тебе по душе… Ту, что у окна, или ту, что у двери?
