- На Морвокзал, - сказал солидный Жорик. - там у них бармен новый. Идешь? И этот с тобой?
- Это... как тебя зовут? - обернулась она ко мне.
Она уже забыла.
- Альберт, - сказал я.
- А это Алик. Точно. Пошли с нами, Алик?
- Нет, - сказал я сухо, - извините, нет.
- Ему домой надо. В кроватку. Да, Алик?
Я молчал.
- Да ты не грусти. Увидимся.
Она легко чмокнула меня в щеку, обдав запахом сладких духов. Я смотрел, как они, смеясь, уходят в темноту, по перечеркивающим дорожку полосатым теням... Я ненавидел себя. Пять, думал я. Пять километров. Без всяких скидок. Вот тебе, вот тебе, вот тебе...
* * *
Он пришел в четверг, под конец дня. Наверное, заехал с работы, под мышкой у него был портфель без ручки. Еще у него были носки в полосочку и дырчатые сандалеты. Брюки чуть коротковаты, словно он из них вырос.
Он торопливо поздоровался. Не потому, что был невежливым, просто спешил - через полчаса мы закрывались, и уборщика тетя Зина уже начала возить шваброй по линолеуму. И попросил... молодого Вертера.
Может быть, думал, что связник ему что-то там оставил?
Но когда я вынес синий томик, не столько затрепанный, сколько полинявший от времени, он разочарованно сказал:
- А другого издания у вас нету?
- С картинками, что ли? - не удержался я.
- Нет, просто другого... год, издательство...
- У нас и этого-то никто не берет, - сказал я честно. - Зачем нам два Вертера?
- Ну да, у вас, наверное, все больше фантастику просят.
Мы подписались на такую красно-белую серию, где печатали наших и не наших фантастов, и два тома - Саймака и Стругацких - у нас уже заиграли.
- Да, - сказал я, - Классику сейчас вообще мало кто берет. Только ученики и учителя.
Обычно я не слишком-то стремлюсь разговаривать с посетителями, но тут мне стало интересно. Зачем это он им понадобился? И что они такое делают в своем КБ, что он брюки себе новые не может купить, а продает шпионам государственные тайны?
- Вот вы вообще что кончали? - спросил он строго, - библиотечный техникум?
- Три курса истфака, - сказал я.
- Ну, тогда вы должны понимать. Будущее - это то, чего нет. Вообще нет. Понимаете? Какое придумаете, такое и будет. Их тысячи, миллионы, этих будущих. А прошлое - одно-единственное. Оно требует к себе уважения.
- Поэтому вы и предпочитаете классику?
- Да. Возможно.
- Книги врут, - сказал я неожиданно для себя. - Даже хроники. Летописи. Написал что-то один-единственный человек, а мы ему верим. А может, он это по заданию партии и правительства писал?
