— Ты кого это сволочью величаешь, а?
Вошедший преобразился. Лицо его просветлело, глаза зажглись делано-добродушным огоньком:
— Друг мой! Не тебя, ей-богу, не тебя! Я говорю отвлеченно, разумею сволочь, так сказать, фигурально. Ты — хороший парень, наш, свой. Послушай, давай выпьем. Я — поэт. Небось слышал обо мне — Сергей Есенин. Не шути, сам Есенин перед тобой, а вот это — Рюрик Ивнев, поэт и друг, мой друг, мой брат. Едем к цыганам, будем пить. Э-эх, Россия! Вы думаете, я пришел сюда, чтобы играть? — воскликнул он после небольшой паузы. — Ничего подобного. Мне сегодня не надо играть. Вот, смотрите! — С этими словами он вынул из кармана пачку тысячерублевок. Хитро улыбаясь, подмигнул мне:
— Что, брат, это ведь больше, чем ты здесь наскреб?
— Есенин! Сам Есенин! — закричал Амфилов. — Какая честь, какое счастье! Пока не требует поэта… как это говорится у великого мастера, у гения земли русской…
— К черту гениев. К черту мастеров. Я — соль земли. Кто держит банк? Я иду ва-банк… Сорвал! Недурно! Закладываю новый банк. Пять тысяч в банке.
— Сергей! Ты же не хотел играть, — пытаюсь его остановить.
— А тебе что, завидно? Хочу и играю!
— Поэзия, поэзия, святое дело, — шепчет Амфилов, рассовывая выигранные деньги по всем карманам.
Я поднимаюсь:
— Не хочу больше играть.
— Что, струсил? — кричит Есенин.
— Сережа, брось дурака валять.
— Ну слушай, Рюрик, голубчик, сыграй со мной шутки ради… Чья возьмет! А потом — к цыганам. Кто выиграет, тот угощает.
— По рукам!
— Я выиграл. Я угощаю, — перебил Амфилов. — Едем сейчас, только не к цыганам, ну их, они выдохлись, они уже не то, что прежде. Едем со мной, я вам покажу такое место, что вы пальчики оближете.
Едва Амфилов кончил фразу, как к нему вплотную подскочил Есенин:
— Голубчик, скажи откровенно, ты фармацевт?
— Фармацевт? — удивился Амфилов.
— Значит, не фармацевт? — перебил его Есенин. — А я, брат, думал… Ну, черт с тобой, кто бы ты ни был, едем. Рюрик, ты с нами. Я тебя не отпущу!
— Нет, я не с вами. Мне надо на Чистые пруды.
— И мы туда же, — вскричал Амфилов.
— Но я… к моей знакомой.
— А мы к нашим знакомым. Ну, вот и соединим их.
— Нет, погодите, — сказал вдруг Есенин, — сначала я все же промечу один банк.
Но едва он успел произнести это слово, как дверь, ведущая в коридор, распахнулась, и перед изумленными игроками предстала фигура повара в белом фартуке и таком же колпаке. Все уставились на него с испугом и изумлением. Несколько секунд он стоял молча, наконец заплетающимся языком пролепетал:
