— Я раздобуду сани, — предложил Амфилов, исчезая за углом. — Поэзия — святое дело…
Как только мы остались вдвоем, Соня сказала:
— Рюрик, милый, ты знаком с Лукомским?
— Да, немного.
— Так вот, если ты мне друг, то должен меня с ним познакомить.
— Зачем? — От удивления я даже остановился.
— Так надо. Не расспрашивай. Я потом все объясню.
— Нет, я не согласен. Я тебя очень люблю, но не сердись, ты шалая особа, а Лукомский — видный партийный работник.
— Ну и что?
— Мне будет неудобно, если…
— Ты сошел с ума. Неужели ты думаешь…
— Я ничего не думаю.
— Нет, ты воображаешь, что я хочу быть русской Шарлоттой Корде.
— Нет, но…
— Это возмутительно! А я тебя считала своим другом, чутким, верным.
— Соня!
— Ну тогда я скажу все.
— Я не требую исповеди.
— Назови это как хочешь. Я люблю Лукомского.
Мне стало весело, и я рассмеялся.
— Тебе это кажется смешным? — рассердилась девушка.
— Нисколько.
— Тогда почему ты смеешься?
— Потому что Лукомский не будет заниматься глупостями.
— Что же он, каменный?
— Нет, но сейчас ему не до этого.
— Все равно. Я ему должна сказать.
— Что ты ему хочешь сказать?
— Рюрик, ты поглупел!.. Только то, что я его люблю.
— Я не буду тебя с ним знакомить.
— Тогда я познакомлюсь с ним сама.
— Этого я не могу тебе запретить.
— Ты не будешь сердиться?
— Поговорим об этом потом.
— Я слышала раз, как он выступал на митинге. Это было до Октября. Он — в матросской форме… Это глупо… Политика мне, в сущности, чужда, но он… он… дорог. Об этом у меня есть даже стихотворение.
И, не дожидаясь моей просьбы прочесть, закрыв глаза, начала декламировать:
Мы познакомились с тобою
На митинге. Тот день мне не забыть,
Минуту ту, когда перед толпою
О праве бедных стал ты говорить.
Казалось, замер цирк, в котором в дни былые
Гимнасты прыгали. И праздная толпа
Им посылала возгласы глухие,
Бесчеловечна, стадна и тупа.
И в этом здании теперь горело пламя
Трех тысяч глаз. Какой живой огонь!
Вот пред моими темными глазами
Твоя порозовевшая ладонь.
Как хорошо идти с тобою рядом
И чувствовать дыхание твое,
Смотреть на мир твоим горящим взглядом
И слышать кровь твою. Она во мне поет.
В это время к воротам подъехал Амфилов.
— Ура, нашел! Но с каким трудом. Черт бы побрал этих извозчиков, все точно в воду канули.
— Как хорошо! — воскликнула Соня. — Ах, какое солнце… Рюрик, хотя ты и бесчувственный чурбан, слушай, как бьется мое сердце! Это от любви, — прошептала она, садясь в сани.
«Бедная девочка, — подумал я с жалостью, — твое сердце бьется не от любви, а от кокаина».
