К заветной полянке надо идти по кругу, огибая заросли и спускаясь к берегу канала. Отсюда, защищенная водой, начинается неприметная для чужого глаза дорожка. По ней, тревожа птиц и тишину, дойдешь до чистой поляны, на которой растет большой турангиль. Такой большой, что не всякая юрта своей крышей сравнится с шапкой его ветвей. Под ней и горячее солнце не солнце, и холодный дождь не дождь. Как кошма толстая — от всего защитит.
По хитрой тропе прошел к турангилю Айдос. Привел с собой Есенгельды.
Было время третьей молитвы — намазлыгер, и джигиты общались со всевышним. Никто не поднялся с ковриков, никто не повернул головы в сторону Айдоса и Есенгельды: грех отвлекаться от святого дела. Но отметили для себя, что оба старейшины рода кунград прибыли вместе и, значит, мир между ними.
Есенгельды первым спрыгнул с коня и упал на коврик — так торопился начать разговор с богом. Айдос приступил к молитве не спеша, хотя ему-то надо было торопиться: беды настигали его, а кто поможет, кроме бога…
Стал молиться Айдос, стал восхвалять всевышнего, превознося его как творца мира, средоточие добра и справедливости, надеясь, не без тайного умысла, обратить взор божий на долю старшего бия и проявить к нему благосклонность. Надо было бы попросить у всевышнего защиты от врагов и наказания тем, кто строит козни. Но грешно просить у бога то, что связано с земным. Да и говорят на Востоке: не желай другому смерти, лучше пожелай себе долгой жизни. Жизнь, долгая жизнь нужна Айдосу, ее молил у всевышнего старший бии, только она дала бы возможность осуществить задуманное.
Молились степняки, общались с богом, а вокруг все шло своим чередом. Горел зажженный Кабулом очаг, свисали с жердей джангилевых бараньи тушки, освежеванные Кадырбергеном. Оставалось лишь снять их с жердей, располосовать острым ножом на куски, посадить на очищенные от кожицы веточки и опустить в огонь. Заиграет сало в жару, взовьется ароматный дымок над поляной. Потянутся руки к горячему сочному мясу. Вот оно, земное, пьянящее своей силой.
Звало земное степняков. Поэтому не задержались они с молитвой, не затянули свой разговор с небом. По вскакивали с подстилок, поспешили к огню. Встал и Айдос. Один Есенгельды остался на коврике. Гордость не позволяла ему так быстро прервать общение с богом. Недостойны истинного мусульманина суета и торопливость при соблюдении святого обряда! Он сидел с закрытыми глазами, чтобы не видеть ничего, способного соблазнить. Но не молился уже. Вспоминал происшедшее нынче перед дворцом. Оно выходило против Айдо- са, и это радовало Есенгельды. Радовало и утоляло жажду мести. Не без рук Есенгельды затягивалась петля на шее старшего бия. Еще немного — и задохнется Айдос, высунет свой проклятый язык, исчезнет с дороги Есенгельды.
