— А шейху… не надо бы подслушивать…
— Я уже потерял тридцать два зуба, великий хан наш, — сказал Мурат-шейх дерзко.
Абулхаир ответил насмешливым жестом, который можно было понять так: бороду побереги! И удалился.
Мурат-шейх едва держался на ногах от гнева. Пулат-есаул, подхватив его за пояс, повел прочь. Рыскул-бия уже след простыл…
Долго не могли прийти в себя бии. Кажется, никогда так не ожесточались.
— Знали мы, как обзывает нас за глаза. Слышим ноне своими ушами. Это ли не свинство?
Тошнится кабан, проглотив хивинский трон… Как лить пот и кровь, мы — равные, а как за дастар-хан — рабы?
Маман слушал и дивился: что же это, привычное излюбленное суесловие? Или поумнели наконец бии от лютой обиды, от незримых ханских дурре?
Как бы между прочим, словно размышляя про себя, Маман сказал:
— Пора отделяться… пора становиться самими собой… С этим идти к русскому хану, к русской царице.
И поразился тому, как хорошо его услышали все, как быстро с ним сошлись. Никто ему не возразил. О аллах вседержащий, что за чудеса? Маман собирался открыть биям, что узнал от Митрия-туре, поведать им истинно сущее, великое. Этого не понадобилось. Это никого не интересовало. Отчего же вдруг такая решимость и такое согласие? Уж не заколдованный ли на тебе, Маман, этот зеленый камзол?..
Все-таки бии отдали дань сомненью и поиграли в туманные словечки, как в кости:
— Обидевшись на вшей на воротнике, не бросим ли мы в огонь свою шубу?
Маман в ярости шепнул Аманлыку, что проломит башку первому же, кто сыграет отбой. Обошлось, однако. Под конец Маман услышал то, что предсказывал. Добрейший Давлетбай-бий сказал вполголоса:
— Спасибо Маману за пленных… Скажем: освободили. Пусть уж молодой бий помалкивает.
Маман опустил глаза, как невеста перед сватами.,
— Посмотрим… по ходу дела… — сказал Мурат-шейх.
* * *
Большая штабная изба была с легким резным парадным крыльцом, но срублена из неохватных кряжей и при случае могла выдержать военную осаду. В просторной горнице с оконцами-бойницами и с громадным неподъемным столом, за которым уместилась бы целая рота, было темновато, как в юрте, но торжественно. Здесь Иван Иванович Неплюев принимал старшин каракалпаков. Тайный советник и кавалер в партикулярном платье, обиходном сюртуке без всяких чиновных знаков и наград, но безупречно сшитом и свежем, как с иголочки, без колец и перстней на руках, лишь с флорентийской булавкой в галстуке шарфом, сидел в свободной позе на простом табурете впереди стола, слегка облокотясь о стол.
