Хотелось бы в этот момент поглядеть на Костино лицо: не сочиняет ли?
Но было черным-черно, один голос в ухо… Хочешь — верь, хочешь — не верь. Письмо — это не стишки какие-то, его не каждому доверишь.
— Ладно, — разрешил я. — Читай. Только без привирок.
— Да сука буду, слово в слово! — побожился он. И замолчал.
— Ну? Забыл, что ли? — спросил я сердито.
— Нет. Я настраиваюсь… — Он чуток подумал, потом каким-то не своим голосом начал: — Антоша…
Это был точно голос Зои. Правда, она меня так никогда не называла.
— Какой я тебе Антоша? — возмутился я.
— Не мне… Это тебе она написала… Антоша…
— Так и написала?
— Так и написала.
— Ну валяй дальше.
— Антоша… — повторил Костик голосом Зои. — Ты удивишься, что я так странно решилась тебе сказать, через Костика, но по-другому не получилось. Я о тебе думаю все время. Как ты вчера странно посмотрел, так я стала о тебе думать. Но мне показалось, что ты будто меня жалеешь. И напрасно. Меня жалеть не надо. Ты даже не знаешь, какая я сильная…
— Но я вовсе не так посмотрел, — прервал я Костика.
— Откуда мне знать, как ты посмотрел? — возразил Костик.
— Не так, — упрямо повторил я. — Ладно. Чеши дальше.
— Дальше она тебе пишет, — сказал своим голосом Костик, — что недавно узнала, что будут нас в связи с возрастом распределять по трудовым лагерям, и их тогда разлучат с Шурочкой, ее сестрой. А этого ни она, ни Шурочка не перенесут. Они всегда и везде были только вместе. Этим и спаслись. Да и вообще, оставляя ее в вагоне, она беспокоится за ее судьбу. А за свою она волнуется меньше. Хотя понимает, что всех нас и тебя, Антоша, куда-то отправят. Скорей всего на шахты, а может, лес валить. Так удалось мне услышать. Но это лучше, чем прозябать в вагоне. Вот только без Шурочки я не смогу быть, я умру без нее, правда. Прошу прощения, что разоткровенничалась, но, если бы ты на меня так странно не посмотрел, я бы не стала тебе писать. И Костика бы не просила. А если хочешь, можешь мне ответить. Костик все слова твои принесет. Он вообще хороший…
— Это ты хороший? — поинтересовался я.
— Я передал, как она сказала, — чуть обидевшись, отвечал Костик. — Теперь, кажись, все.
— Кажись… А ты… правда, отнесешь, что скажу?
— Отнесу, — натянуто произнес он.
— Не перепутаешь?
Костик замолчал. Наверное, рассердился на мои слова.
Но, пока мы спорили, я придумал, что скажу Зое. Я скажу: «Зоя»… Нет, я скажу не так. Я скажу: «Зоенька»… Она же не поймет, что я пускаю девчачьи слюни… В письмах надо говорить не так, как вслух. Вот в жизни я бы не смог ей сказать: «Зоенька». А через Костика могу. И это будет по правде. Ведь я знаю, я чувствую, что ей плохо…
