— Это хорошо. Только что ты меня все дядей зовешь? Тебе уже пятнадцать, а мне всего двадцать два года. Можешь просто Леонидом звать.
— Так вы ж сами меня так учили, — обиженно проговорил Виктор.
— Верно. Учил. Но это ж если при немцах. Для них тебе только двенадцать лет. А сейчас мы одни.
— Не… Так я запутаюсь. Лучше я вас все время дядей звать буду.
— Ладно. Валяй зови дядей.
Дубровский поднялся и, натянув сапоги, прошелся по маленькой комнатке из угла в угол.
— Ботинки твои не просохли? — спросил он строго.
— Нет, еще сыроватые.
— Чего ж ты их на ноги натянул?
— Ничего, я привычный. Не босиком же идти.
— Тогда давай почистим нашу одежду.
Леонид поднял с пола зеленую немецкую шинель и, разложив ее на плите, принялся перочинным ножиком соскребать грязь. Больше часа провозились с одеждой. Было уже около девяти, когда они покинули железнодорожную будку, приютившую их этой ночью.
Вдали, у подножия небольшого холма, раскинулся населенный пункт.
— Село Черкасское! — опознал Дубровский. — Через него дорога на Ворошиловск. Это нам по пути.
— Не Ворошиловск, а Алчевск, — хмуро поправил его Пятеркин.
— Алчевск и Ворошиловск — это одно и то же. Пора бы знать. Не маленький.
— Ворошиловск — это по-нашему, по-советски. А у немцев он Алчевском называется. Зря я это заучивал, что ли? Небось опять скажете: «Это при немцах, а сейчас мы одни». А я не хочу так, не могу. В голове тогда все перепутается…
— Ладно-ладно. Договорились, ты прав, — перебил его Леонид. — Значит, с этой минуты город Серго — это Кадиевка, а вместо Ворошиловска — Алчевск. И я для тебя дядя Леня. Только обещай мне: когда война кончится — будешь меня Леонидом звать.
— До этого еще дожить надо, — высказался Пятеркин. И сказано это было столь обдуманно и серьезно, что Леонид невольно поежился. Еще большим уважением проникся он к этому не по годам взрослому человечку.
Вскоре Черкасское осталось далеко позади. По сторонам большака, на который вышли разведчики, виднелись позиции дальнобойной артиллерии немцев. По дороге то и дело с урчанием и грохотом проезжали огромные, крытые брезентом грузовики, обдавая прохожих сизым, масленым перегаром солярки. Изредка попадались телеги с местными жителями.
И никто не обращал внимания на человека, шагавшего в немецкой, по-фронтовому грязной шинели, перехваченной солдатским ремнем, и на семенившего рядом с ним мальчишку.
К вечеру ветер разметал по небу хмурые тучи, кое-где показалось голубое весеннее небо, и в лужах заиграли солнечные зайчики. Идти стало легче.
