На мертвых ресницах Исакий замерз,
И барские улицы сини.
Шарманщика смерть и медведицы ворс,
И чужие поленья в камине.
«Англетер» был для Мандельштама не случайным обиталищем. Настолько не случайным, что он, кажется, интересовался его историей.
Уже выгоняет выжлятник-пожар
Линеек раскидистых стайку,
Несется земля меблированный шар,
И зеркало корчит всезнайку.
Почему земной шар именуется «меблированным»? Не потому ли, что прежде в этом здании находился доходный дом с коридорной системой и меблированными комнатами?
И упоминание о пожаре скорее всего связано не только с ощущениями погорельца, враз лишившегося своего богатства, но и с конкретными обстоятельствами. Возможно, поэт где-то прочел или услышал о том, что бывший хозяин дома А. Д. Львов имел к огню непосредственное отношение: он руководил пожарным кружком и даже написал книгу о пожарных командах.
Кстати, о каких «линейках» идет речь? Как всегда у Мандельштама, следует сверяться не в словаре, но в соседнем произведении. Схожую картину поэт изобразил в «Египетской марке». В стихотворении памяти Лютика горит «Англетер», а здесь демидовский дом на Невском:
«За несколько минут до начала агонии по Невскому прогремел пожарный обоз… Воинственные фиоритуры петушиных пожарных рожков, как неслыханное брио безоговорочного побеждающего несчастья, ворвались в плохо проветренную спальню демидовского дома. Битюги с бочками, линейками и лестницами отгрохотали, и полымя факелов лизнуло зеркала…»
Как в каком-то назойливом сне, видение пожара возвращается несколько раз. И в том, и в другом случае речь идет о зеркалах на лестничной площадке. Опять появляются «линейки»: в стихотворении они именуются раскидистыми, а в повести упоминаются вместе с пожарными бочками.
Значит, автор книги «Городские пожарные команды» в этой цепи ассоциаций - не последнее лицо. Ведь здесь говорится не об обычных многоместных дрожках, но об особых пролетках, оснащенных специальным инвентарем для тушения пожара.
Впрочем, дело, конечно, не в пожаре и даже не в гостиницах. Все это только внешние поводы для того, чтобы нарисовать картину очищения в огне, превращения хаоса в гармонию и музыку.
В «Египетской марке» поэту слышится Верди:
«…в потускневшем сознании умирающей певицы этот ворох горячечного казенного шума, эта бешеная скачка в бараньих тулупах и касках, эта охапка арестованных и увозимых под конвоем звуков обернулась призывом оркестровой увертюры. В ее маленьких некрасивых ушах явственно прозвучали последние такты увертюры к Duo Foscari, ее дебютной лондонской оперы…»
