Болезнь Портного | страница 31
Хеши научил меня еще одной здравице, еще одной строфе, которая углубила мое понимание обрушивающихся на наши головы несправедливостей…
Ярость и омерзение, которое вызывали у моих родителей язычники, понемногу становилась объяснимой: гои претендовали на какой-то особый статус, в то время как на самом деле мы превосходили их в моральном отношении. А превосходство наше являлось следствием как раз той ненависти и того презрения, которое они столь щедро и с таким наслаждением обрушивали на нас.
Только как же быть тогда с ненавистью, которую мы обрушиваем на их головы?
Как быть с Хеши и Алисой? Что это означало?
Когда все средства были исчерпаны, в дом пригласили равви Уоршоу. Он явился в воскресенье, чтобы убедить нашего Хеши не превращать свою жизнь в ад. Спрятавшись в гостиной, я наблюдал за тем, как равви важной поступью поднялся на крыльцо. Этот человек в большой черной шляпе готовил Хеши к бар-мицве, и я трепетал при мысли, что когда-нибудь это предстоит и мне. Равви беседовал с непокорным мальчиком и гибнущей семьей больше часа. «Больше часа своего времени», — повторяли потом все без устали, словно одно это обстоятельство должно было переубедить Хеши. Но не успел равви ретироваться, как с нашего потолка посыпалась штукатурка, с треском распахнулась входная дверь, — и я побежал в родительскую спальню, чтобы оттуда украдкой посмотреть, что будет дальше. Во дворе Хеши рвал на себе волосы. Потом появился лысый дядя Хаим, который яростно потрясал кулаком — в ту минуту он был вылитый Ленин, клянусь! А затем появилась целая толпа тетушек и дядюшек, двоюродных братьев и сестер, вклинившихся между отцом и сыном, дабы те не стерли друг дружку в две кучки еврейского порошка.
Однажды, субботним майским днем, вернувшись с длившихся целый день соревнований на первенство штата, Хеши уже в сумерки отправился на пятачок, где обычно собиралась молодежь всей окрути, и позвонил Алисе, чтобы сообщить ей о том, что он стал третьим призером в метании копья. Она ответила ему, что больше не хочет видеть его никогда в жизни, и повесила трубку.