Ленька заметил, как елбановские приятели сразу сбавили ход и заоглядывались на Елбана: что он?
А он раздумчиво продолжал глядеть на приезжего, покачивая в руке толстую зеленую бутылку. Потом вдруг размахнулся и швырнул ее далеко в сторону. Она глухо ударилась о землю, но не разбилась, а запрыгала, сверкая на солнце. Елбан проследил за ней, повернул голову, произнес громко:
— Ну чо, ребяты, довольно, поди, время бить? Айда к Бочкарихе, всех угощаю!
И пошел широко шагая. Парни ожили, засуетились — не часто Елбан бывал таким щедрым. Снова над сборней поднялся шум и гам.
Вслед за Елбаном, напустив на себя дурацкую важность, зашагал Никита Урезков, подняв, как флаг, свою палку, на которой мотались белые продранные подштанники. Грохнул хохот.
— Вот энто хоругвь!
— Ай да Никита! Удумал же!
И хвост парней и ребятни с гиком и свистом потянулся за Елбаном и Урезковым. Девки, стыдливо поглядывая на «хоругвь», затаив смех, бросились врассыпную.
Приезжий, проводив взглядом ушедших, глянул на парней, что столпились возле крыльца, вздохнул трудно.
— Вот ведь как вышло.
— Ничего,— ответил Митька.— Дышать полегче.
— Это верно...— И вдруг глаза приезжего потеплели и заискрились весело.— Однако вы молодцы.— Хлопнул с удовольствием Ивана Старкова по плечу.— Вот тебе и ядро комсомола! А ты говорил...
И уже снова к парням:
— Пойдем, хлопцы, в Совет. Разберемся, что к чему, потолкуем.
Ленька было тоже направился вслед за ними, но Култын ухватил его за рукав.
— Ты что? — зашипел он, округлив глаза.— Нельзя туда! Ванька Старков враз по шее даст. У них секрет!
Ленька недовольно поморщился: ну вот, чуть что — сразу секреты! Ребята потоптались еще малость у крыльца и неохотно повернули к дому.
Едва поравнялись с култыновским двором, как из проулка выбежал Быня. Он был потным, красным, дышал, будто загнанная лошадь.
— Фу, едва успел... Эвон откуда бег... От самой Бочкарихи... Парни там самогонку пьют... Веселятся, ужас...
Пока Быня говорил, утирая рукавом лицо, Култын, бочком-бочком, хотел было незаметно юркнуть в калитку, однако Быня ухватил его за подол рубахи.
— Ты это куда, Вася? Погоди...
Култын беспокойно забегал глазами:
— Чего «погоди»? Нечего мне годить. Домой мне надо.
— А играть? Ить мы не докончили, ить ты не донес меня до места. Я там и пометку начеркал.
Култын вдруг выкрикнул надсадно:
— Ну и черт с ней, с твоей пометкой. Я не хочу больше, понял? Не хочу.
Быня сделал постное лицо, как у святых на иконах, произнес осуждающе:
