Бенджамин. К чему?
Капитан. Здесь такие же будни, как и всюду. Вот наш лейтенант- когда нет девочек, сидит все время за шахматами и все время проигрывает. Томас это вон тот, за ним - рисует дом, который после войны получит каждый рабочий. Устраиваемся как можем... Ты в первый раз сегодня вылетаешь?
Бенджамин. Да.
Капитан. Я это все говорю не в утешение тебе - про будни. Человек привыкает ко всему. Я здесь старше всех, уже можно сказать - старик, потому что я здесь пятый год. До войны я участвовал в деле своего отца - мы торговали шерстью. Тоже было чертовски нудное занятие.
Бeнджамин. Я не боюсь.
Капитан. Не боишься?
Бенджамин. Вам, конечно, смешно...
Капитан. И это ты со временем поймешь, Бенджамин, - есть вещи, о которых мы никогда не говорим. Табу! Боится человек или не боится - кто об этом спрашивает?
Бeнджамин. Я не хотел сказать, что я храбрый. Я даже думаю, что я вовсе не храбрый. Но я и не боюсь. Я себя вообще еще не знаю.
Капитан. Послушай, сколько тебе лет?
Бенджамин. Двадцать. То есть двадцать с половиной.
Капитан. Напиши своей девушке, что капитан передает ей привет. В двадцать лет мы тоже не скучали...
Бeнджамин. Я не пишу никакой девушке.
Капитан. Почему?
Бенджамин. Потому что у меня никакой нет.
Капитан. Тоже мне мужчина!
Бенджамин. После школы сразу началась война...
Капитан. Я смотрел, как ты писал - целых два часа, Бенджамин, так пишут только девушке - очень хорошей и очень славной девушке.
Бенджамин. Я писал не письмо.
Капитан. Постой-постой, уж не поэт ли ты?
Бенджамин. Я хотел бы им стать, капитан, если война не сожрет нас.
Капитана зовут из-за сцены.
Капитан. Иду, иду! (Уходит.)
Лейтенант. Я не сдамся.
Другой. Так мы не успеем. Все равно ты проиграл.
Лейтенант. А это мы еще посмотрим.
Другой. Тебе уже ничто не поможет.
Лейтенант. Давай оставим все как есть, а завтра доиграем. Ход мой.
Надевают куртки.
Радист. А все остальное - все, что было? Я тоже не хотел этому верить, приятель, - это намного удобнее, я знаю! Я тоже не хотел этому верить: люди, подвешенные за челюсть на крюк, детские башмачки с отрубленными ногами...
Эдуард. Перестань!
Радист. Я тоже не хотел этому верить. И все-таки это было, приятель, было: тысячи, сотни тысяч - задушенных газом, как саранча, обуглившихся, уничтоженных...
Эдуард. Перестань, слышишь?
Радист. Мир не прекрасен.
Эдуард. А ты думаешь, мы сегодня ночью сделаем его лучше?
Радист. А что нам делать? Я тебя спрашиваю. Дать себя перебить?
