— Теперь можно явиться к врачу, и следа от укола уже не осталось, — сказал Вайсу Сашенин, осмотрев его флегмону.
Но с Вайсом случилась беда. Проболев с неделю, он пришел с каким-то новым унтером в блок «А», провел новичка по баракам, рассказывая ему о порядках, и едва успел улучить мгновение, чтобы сказать Сашенину, что, кажется, что-то начальство поняло о причинах его болезни и, вероятно, ему будет плохо. Он посоветовал остерегаться власовцев и нового шефа и ушел. Больше никто из пленных его никогда не видел.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Балашов с семилетнего возраста запомнил то ощущение бессилия и безвыходности, которое испытал во время поездки с отцом к Черному морю. Волна прибоя сбила его с ног и долгое, казалось — нескончаемо долгое, время не давала выбраться на берег, ни даже подняться на ноги. Едва Иван приподнимался, высовывал голову из-под убегавшей шипучей пены, судорожно хватал раскрытым ртом воздух и порывался к берегу, как рушился на него новый мутно-зеленый вал, опрокидывал, покрывал с головой и волок по каменистой кромке неглубокого прибрежного уступа. Иван чувствовал, что погибает. Выбившись совершенно из сил, он даже, казалось, не мог больше барахтаться, но снова окатывала волна, и опять он видел голубое небо, залитый солнечным светом берег, снова хватал открытым ртом воздух, напряжением всех силенок кидался к берегу, из самолюбия не крича отцу. И вот. Новая волна опять валила его, покрывала с головой и тащила по дну, сначала вперед, а потом, вместе с грудами грохочущей гальки, назад, в море...
Когда отец наконец заметил его беду и вытащил его из моря, Ивана мучительно долго рвало холодной соленой водой. Он, лежа в постели, впадал в забытье, и все еще в ушах его стоял гул накатывающихся волн и скрежет камней, а перед закрытыми от слабости глазами ритмично всплывала неумолимая зеленая муть.
И вот опять у Ивана так же кружилась голова, так же на него наплывала волна, покрывая весь мир, но на этот раз не зеленой, а красной тяжелой мутью. Казалось, вот-вот он вынырнет, вот-вот он что-то припомнит... И вдруг опять все тонуло в набегающей красноватой мути, она темнела, сгущалась, почти чернела, и затягивала самое ощущение бытия, пока новый отлив волны не рассеивал красную мглу и почти возвращал его к жизни. Но ясного, полного сознания все же не наступало. Пожалуй, не было даже настоящего ощущения боли...
Может быть, эта охранительная потеря сознания во время пыток спасла Балашова от смертельного шока.
