В тумане вдруг замелькали желтые пятнышки, желтенькие гусята в пуху... гусята... А вот и мать кормит гусят, мать в белом, с коричневыми горошинами платочке, который Машута послала ей накануне войны. Мать увидала ее и всплеснула руками.
— Мама! — крикнула Маша...
Когда в прачечную вбежали двое эсэсовцев, в клубах едкого пара они не заметили Машу, уже лежавшую на цементном полу. С проклятиями и кашлем они прошмыгнули насквозь и вышли через бельевую каморку.
Налет на лагерь был короче всех прежних, обыск — поверхностнее; даже злости и грубости в отношении пленных было, казалось, меньше. Так представлялось всем в ТБЦ-отделении.
Но оказалось, что главное действо разыгрывалось в форлагере и в хирургии, где сразу сделалось ясно, что эсэсовцам в этот раз нужны не вещи, а сами люди.
Десять минут спустя после начала налета по магистрали хирургического отделения провели в кандалах Кумова. Майор шел, как всегда, прямой, с расправленной грудью, как с юности привыкают ходить военные люди.
Из форлагеря к воротам на шоссе выгнали Балашова с окровавленным лицом и тоже в цепях по рукам и ногам.
Ударами и пинками под зад и в бока их загнали в крытый автофургон. Туда за ними вскочило с десяток солдат вчерной форме...
Когда по окончании эсэсовского налета женщины возвратились в прачечную, они увидели на полу в луже крови Машуту.
— Машенька! Машка, Машута! — закричали они.
— Машуту убили! Мертвая, вся в кровище!
Смятенные выскочили они из прачечной. На крики женщин бежали к прачечной писаря, дезинфекторы, вразвалку спешил коротышка Вилька.
— Доктора! Доктора! — звали женщины.
Славинский, который еще не успел опомниться после ареста Ивана, кинулся к Маше.
Она лежала белая, как восковая, в платке, запятнанном кровью, со струйкой крови, запекшейся на щеке.
— Ну, как она, Женя, жива? — с надеждой спросила одна из женщин.
Славинский выпустил руку Машуты и молча качнул головой.
Ясно было, что девушка умерла от внезапного кровотечения, но почему она не ушла в барак, почему лежала у барабана, почему было все полно формалиновым паром, хотя эсэсовцы бросили обе двери отворенными?..
— Карантиныча увезли — так в обморок хлопнулась, что ли? — пренебрежительно и равнодушно спросила Людмила, когда Машу несли в барак на носилках.
— Умерла она, от кровотечения, — ответили комендантше.
— Так куда ж вы в барак ее тащите?! Зачем в барак?! В мертвецкую и несите! Сбесились — таскать мертвечину в жилое помещение!
— Да что ты, Людмила! Видишь, в крови она. Обмыть, одеть надо!
