Маша не говорила им о нем ничего, но, разумеется, девушки понимали и сами, где достает Машута книжечки и фронтовые сводки...
При известии об арестах в Фулькау Машута разволновалась.
— Схватят тебя, замучают, Ваня! Как мне жить тогда? — шептала она в уединении бельевой клетушки, приникнув к его плечу головой.
— Ну что ты! Вон сколько народу тогда схватили. Думали, что с ними все уж кончено, а привезли ведь назад... Не тот стал немец: нашу победу чует! Смотри-ка по сводкам — не нынче так завтра Красная Армия будет в Варшаве, а там уж пойдет... Не смеют они теперь наших замучивать. Да и чего им меня хватать непременно?!
— А если выдадут эти ребята из Фулькау, которые получали от нас? Я ведь помню, ты много брал книжек и карт, когда приезжали оттуда...
— Они не такие, что ты! Не выдадут! — успокаивал Балашов, поглаживая ее ладонью по волосам и спине.— Другого боюсь: у тебя чего не нашли бы! Перепрячем давай. Мне друг один посоветовал — лучше все в землю покуда зарыть. Я и местечко уже придумал...
Свистки, крики, трескотня автоматов раздались совершенно внезапно. Никто не ждал обыска днем. Эсэсовцы ворвались в форлагерь, бросились в канцелярию, в жилые бараки писарей, банщиков и полиции.
— Обыск! Эсэсовцы! — в страхе взвизгнула какая-то женщина, распахнув дверь из прачечной в бельевую.
— Уходи скорее! — воскликнула Маша, распахнув наружную дверь бельевой.
Иван пустился к себе, в комнатушку при бане.
Прачки выскочили наружу. Машута схватила пачку книжек и карт, чтобы выбросить в топку. Но где-то рядом кричали немцы. Не решаясь из опустевшего помещения прачечной выбежать в кочегарку, Машута открыла стиральный барабан, швырнула туда бумаги и компасы и стала сверху забрасывать охапками белья из ларя. Она залила все горячей водой и открыла вовсю кран с формалином. От душного пара ей захватило дыхание. Кашель давил ей грудь, едкий туман застилал глаза. Казалось, вот-вот она упадет, но, как рыба на суше, хватая ртом воздух, она заставляла себя держаться. С болью в груди отхаркнула она сгусток крови... «Умру! Умираю!» — мелькнула страшная мысль. Потемнело в глазах. Она опустила руки, но, снова собравшись с силами, взялась за работу... Ведь она советский боец, ей доверено то, что нельзя отдать в руки врага, — секретные данные. Выбежать вон, на воздух, — значило бросить пост. Она не уйдет!.. Из глаз Машуты катились слезы, в груди и горле хрипело и клокотало, а она продолжала вращать рукоять барабана, чтобы разварилась и перемешалась бумага, чтобы невозможно было разобрать, что написано.
