— Не все же, Илья Борисович, мы умрем, кто-нибудь да останется жив!
Чернявский с сомнением качнул головой:
— Не знаю. Быть может, отдельные личности... Я так считаю, что у фашистов есть свои «контрольные цифры» уничтожения советских людей по каждому лагерю, есть направленность, организация и система... Вырваться будет трудно. Однако бороться необходимо. Главное — молодежь погибает. Вот за кого особенно больно... А мы-то, может быть, даже и крепче их...
Гнусная и длинная грязная ругань во время этого разговора вдруг разнеслась по палате.
— Это кто так старается? — спросил врач.
— Главный повар, большой любитель такой декламации.
— И повар попал! — сказал Чернявский. — Да, тиф не щадит!
— Сегодня доставили... — сообщил Баграмов. — Если бы вы видали! Когда его принесли, как народ разъярился! Поступает ведь много больных из рабочего лагеря. А этот на спор с немцами черпаком по шее с одного удара убивает людей. Получает за это пиво и сигаретки. Больные его прикончить хотели... И я-то не знал, что это за тип, еще за него вступился...
— И откуда берутся такие?! Ведь он и родился-то при советской власти!
— Говорят, уголовник. Сидел в тюрьме за поджог и ограбление магазина. Фашисты освободили.
— Н-дда, мордастый! — разглядывая повара, ответил Чернявский.
— Человечину жрет — с кухни продукты с немцами пропивает. В полицию и на кухню гитлеровцы специально набрали таких «потерпевших от коммунистов».
— Ну, тиф им пощады не даст! — сказал врач. — У слабых редко тиф протекает с бурной реакцией, чаще завершается лизисом. Я обратил на это внимание еще во время гражданской войны: чем человек истощеннее, тем, как правило, тише, как будто в спячке. А эти больше кричат, шумят, буйствуют, но зато и ломает их чаще... Как у него температура?
— Сорок два три десятых, — сказал Баграмов, взглянув на листок.
— Ну, туда и дорога, — шепнул в заключение Чернявский.— Конечно, камфару впрысну, да все равно... сердце не выдержит — толст.
Степка-фашист вдруг открыл глаза.
— А ты кто? Шиндель-миндель? Абгашкес?! — издевательски крикнул он, словно бы не в бреду, глядя в лицо Чернявского, и снова добавил длинную грязную ругань.
Врач побледнел и молчал.
— Ты мне те ботиночки, желтые, на ранту, отдай! Жив не будешь — отдай! — выкрикнул Степка.
— Вот он, весь тут, как на ладони! — с гадливостью заключил Баграмов и отошел к больному, который его позвал.
За месяц работы Баграмов освоился со своей ролью. Тиф свалил еще нескольких фельдшеров, и теперь на тумбочке Баграмова и в ящиках ее стояли медикаменты — Чернявский принес с оглядкой.
