— Видно, в твою палату его, папаша? — сказал санитар.
— Давай уж в мою, — согласился Баграмов, ощутив сухой жар всего тела, сжигающий бывшего мертвеца...
Они втащили его, обвисшего и уже обессиленного борьбой, в изолятор.
— Как же с койкой, папаша? — спросил санитар, окинув взглядом кровати, на которых уже не было места.
— Сюда, — указал Баграмов свою койку.
— Ведь голый...
Баграмов скинул с себя шинель и укрыл больного.
— Скажи! Как его выносили, так он будто мертвый лежал! Нипочем не признать бы, что жив! И фершал записку дал, — качнул головой санитар.
— За мной! — вдруг снова на всю палату выкрикнул бывший покойник, порываясь вскочить. — Гони их! Круши! За мной!
— Ты лежи-ка. Попей, — успокаивал бунтаря Баграмов, подав ему кружку с водой. Тот жадно напился.
— За родину, на фашистов, ребята, ура-а! — раздалось из другого угла палаты...
— Ур-ра-а! — подхватил «воскресший».
— Ура-а-а-а! — кричали они оба вместе...
— Весело тут у тебя, папаша! — усмехнулся коридорный санитар. — Вот ведь по правде душа-то как у народа кипит!..
— Кипеть-то кипит... А сколько из них туда, «на горку», снесут! — Баграмов кивнул в сторону кладбища. — Ты с ними минутку побудь. Я пойду доложу про «чудо». Кто там дежурит?
— Чернявский.
— Вот и отлично! Пойду доложу.
— Илья Борисович доктор правильный, — подтвердил санитар.— И в закурочке никогда не откажет. Заодно уж стрельни на двоих.
Глава третья
«Воскресший мертвец» в тифозном изоляторе у Баграмова оказался самым беспокойным больным. Доктор Чернявский говорил, что это, может быть, единственный в своем роде случай, когда сыпной тиф спас человека от смерти и, можно сказать, воскресил из мертвых: проникнув в кровь умиравшего Ивана Балашова, тифозный яд, по словам врача, с одной стороны, изолировал сознание больного от гнетущей реальности плена, с другой стороны, мобилизовал на борьбу с инфекцией все последние силы его организма, и их, затаившихся где-то в глубинах человеческого лабиринта, оказалось еще достаточно, чтобы жизнь закипела ключом и остывшее тело согрелось борьбой, которая запылала в сыпнотифозной крови.
— Этот редкостный экземпляр природного парадокса может служить наглядным примером отрицания отрицания в диалектике человеческого организма. Глубочайшая тема для медицины! Знаете, Емельян Иваныч, мы здесь встречаем порой такие опровержения общепринятых истин, что диву даешься!.. А ведь, вероятнее всего, мы и сами не будем живы и все то, что видим и узнаём, умрет вместе с нами, — сказал Чернявский.
