«Упаду, упаду, — думал Бурнин. — Упаду, не выдержу».
Но он стоял, как будто закоченел стоя. Саднила боль в груди. В глазах набирались слезы от обиды и горького унижения, но ветер высушивал их на ресницах, не давая скатиться на щеки.
Анатолий слышал, как упали один за другим еще два человека, потом еще. Их пытались поднять товарищи. Один упал совсем близко. Анатолий слыхал, как двое его уговаривали напрячь силы, подняться.
— Оставьте меня. Пусть, сволочь, пристрелит! Не хочу я терпеть!
— А им только и надо того! Дурак! Подымайся, не радуй фашистов! — доказывали ему товарищи.
— Не хочу. Пусть убьют — не хочу! — крикнул тот.
Их так продержали под ветром часа четыре, пока начались сумерки.
Тогда подошли немецкий унтер и полицейский. Унтер походя выстрелил в головы всем лежавшим. Бурнин насчитал двенадцать выстрелов.
— Вам дают одна ночь лучше думать, кто есть комиссар и еврей, — сказал унтер, обратившись к колонне. — Нах барак! — скомандовал он.
Полицейские палками и плетьми погнали их в гаражи.
Многие, перешагнув порог, тут же падали на цементный пол, не в силах двинуться дальше. Бурнин сел на пол, но встать, как ему казалось, уже не смог бы.
— Анатолий Корнилыч, где ты? Где ты? Анатоля! — услышал он голос Силантия, но не нашел в себе сил отозваться.
— Да что же ты молчишь-то, чудак ты такой? Ты сбесился, что ли?! — напал на него Силантий, разыскав и тряся его за плечи. — Кипяток, кипяток, кипяточек! Пей, пей! Заспался! — кричал Собакин, расталкивая Бурнина.
Оказалось, что он ходил получать кипяток и хлеб и теперь не отстал, пока не заставил Анатолия поесть и попить.
— Покурить бы, — шепнул Бурнин.
Собакин достал и махорки, свернул и вложил ему в рот цигарку, как соску младенцу.
— В середку ложись. Нас тут двое, ложись, мы угреем! — хлопотал Силантий.
И Бурнин, согреваемый с двух сторон, провалился в мертвецкий сон...
На рассвете ворвались в гараж полицейские.
С криком «Подъем! Подъем!» они обрушились на людей ударами палок и плетей — единственного «оружия», которое им доверяли немцы. Тех, кто не успел вскочить с пола, они топтали ногами. Пленных выгнали из барака, скомандовали построиться. Из других гаражей строем вели людей за горячим завтраком к кухням. А вновь прибывших поставили снова на плац. Унтер — гестаповский переводчик — опять объявил, что завтрак они получат после того, как выдадут евреев и комиссаров.
Но теперь Анатолий уже отоспался и отдохнул. Боль в груди, боль в боках и спине продолжалась, но он чувствовал — выстоит. Ноги держали.
