— Двадцать пять роз, украшенных лентами и всякими ерундовинами, — сообщил глухо, еще надеясь спасти положение, вытащить Виту, заставить очнуться, переключиться. Страшно ему стало за нее до паники. Она будто умирала, как та — молча, без укора в глазах, а лишь с немым желанием что-то понять, и падала, падала… а с ней он.
Но сейчас как и тогда он сдержал крик, рвущийся из горла, протест сердца и души, выхлоп ненависти к себе, ко всему миру, рев отчаянья. Все это утонуло в глухом безмолвии, как тонуло сейчас.
Зеленин дрогнул: второй раз он этого не переживет, второй раз этого не будет, только не с Витой!
И зашептал, как заведенный робот, держа ее чуть дыша и вслушиваясь в ее дыхание, биение крови под руками. Но даже голосом свое состояние не выдал.
— Цветы. Розы. Огромные бутоны разных цветов. Красивые ленточки, красивый узор обертки. И цветы красивые. Тебе.
Вита вздохнула, словно из воды вынырнула, уставилась на Руслана глазами с блюдца:
— Мне? — спросила шепотом, не веря.
— Тебе. Огромный букет роз. Тебе.
Перевел дух Руслан, видя как она оживает, сглотнул комок в горле, и ткнулся лбом в стену, прижимаясь к щеке девушки:
— Только тебе. Только для тебя, — шепнул на ухо. Ноздри защекотал ее запах, тонкий, нежный, сладковатый и вынес все мысли из головы. Мужчина коснулся губами ее шеи, осторожно прошел вверх, добрался до губ, не встречая сопротивления. Руки прошлись по талии, очерчивая силуэт и не смогли удержаться: одна скользнула к бедрам, другая к груди.
Вита смешно пискнула, но не отстранилась, не возмутилась — смотрела в глаза Руса удивленно и выжидательно. Руслан совсем потерялся и чуть не сорвался, не взял ее прямо здесь, в подъезде на лестнице. А что удержало?
Страх, все тот же страх.
Страх потерять ее, обидеть, страх потревожить ее хрупкую психику, сломать в ней что-то. Да и не шлюха она, не девочка по вызову, а он хоть и сволочь, но не до такой степени, чтобы малышку доверчивую в свое удовольствие пользовать.
— Ты кто? — прошептала.
— Рус, я — Рус. Поехали ко мне, — прохрипел, понимая, что сейчас слабо себя контролирует, а еще минута, две ее близости — и не сдержаться, наплюет на все метания, выкинет зыбкие барьеры как ведро с лестницы.
— Ааа-андрей…
— Мы позвоним ему. У него есть телефон? — а руки предатели гладят доверчивое тело, и разуму ровно на все телефоны разом. — Поехали.
— Ааа… уу… те-телефон?
— У меня есть. Позвоним.
— Я… нет… Ааандре-ей будет бе-беееспокоится…
— Речь о тебе. Обо мне. О нас. Причем тут Андрей?… Я люблю тебя, — прошептал не веря что сподобился такое сказать, глядя прямо в глаза. И понял: смог, потому что правду сказал. Это ложь с откровением взглядов никак не сходится, а правде скрываться не зачем, легко она с губ срывается, легко от сердца к сердцу дорогу находит. — Люблю, — накрыл ее губы. Вита дрогнула, задрожала под его натиском, безумным как он сам в эти секунды.
