– Я? – Семен оглянулся убедиться, к нему ли обращаются. – Да… один…
– Давай к нам…
Уговаривать не пришлось. Семен смело шагнул в вагон… Поезд неспешно покатился. За ним уже на ходу успел вскочить какой-то мужик с младенцем на руках и кое-как, повредив ногу, запрыгнула женщина, видимо, мать того младенца… Она схватилась за ушибленную ногу и завыла. Муж цыкнул на нее, сунул ребенка и громко заматерившись, рухнул в сено…
– Ребят, а длинный состав? Не знаете? – зачем-то спросил пацанов Семен.
– За нами последний вагон. А что?
– Выходит, всего двадцать восемь?
– Не знаю… Мы не считали…
Так началась взрослая жизнь Семена. Без юности, без отрочества… Из детства – сразу в суровую взрослость. Резко: без подготовки, без перехода, без чьей-либо помощи…
Воровать он научился быстро. Другого способа выжить в той ситуации у него просто не было. Жизнь мотала мальчишку по стране. Как он пережил весь тот ужас? Как не умер от голода, страха, холода, одиночества? Похоже, он и сам не мог бы ответить на эти вопросы. Уже спустя долгие годы, будучи в преклонном возрасте, он, вспоминая те времена, терялся сам. Не мог вытащить из памяти тяжелые фрагменты той поры. Как ни силился, как ни напрягался – не мог. Видимо, психика обладает какими-то защитными механизмами, которые позволяют забыть что-то страшное, плохое, неприятное… Иначе как справиться с теми тяжелейшими переживаниями, которые одолевали его тогда?
Мальчик, который всегда был в центре внимания, купался в ласке и любви всех членов семьи без исключения, который не знал отказа почти ни в чем… Он вынужден был скитаться, голодать, унижаться, воровать, подвергаться оскорблениям и побоям, нищенствовать, попрошайничать, преступать закон…
Долгими холодными ночами, забившись в угол какого-нибудь грязного вагона, случайно оказавшегося на запасных путях Богом забытой станции, он представлял свою семью… Где они? Что с ними? Как устроились? Живы ли, здоровы? Вспоминают ли о нем, ищут ли? Особняком в этих мыслях стояла мама. Добрая, нежная, понимающая… Ему всегда казалось, что она относится к нему иначе, чем к другим своим детям. Нет, понятно, конечно, что он единственный мальчик и отношение к нему другое… И все же… Мысли о маме вызывали у Семена такое явное ощущение тоски, душевной боли, страдания, что он запрещал себе думать о ней… Ну насколько это у него получалось…
В первый раз в тюрьму он попал в семнадцать, сразу после войны. Судья никак не могла определиться, в «малолетку» его направить отбывать наказание или во взрослую зону. Судьей оказалась женщина. И по женской своей сути она остро жалела парнишку, то ли сироту при живых родителях, то ли просто несчастного подростка, искалеченного войной. Но в ту пору почти все судьбы были переломаны военным временем, и жалости на всех не хватало. С преступностью же боролись во все времена. Закону нет дела ни до чего. Набедокурил – отвечай! Преступил – понеси наказание! Определили тебе наказание – отбывай! А сирота ты, или бедный-несчастный, или бес тебя попутал, закону все равно. Нет, ну есть, конечно, что-то типа «смягчающих вину обстоятельств». Только это срабатывает при наличии адвокатов, грамотно выстроенной линии защиты, при том, что кто-то стоит за тобой, что кому-то ты нужен, что кто-то беспокоится о тебе, заботится, стремится облегчить твою участь…
