Киммериец навалился грудью на ворот и едва успел увернуться от метательного ножа, пущенного верной рукой. Кром! Если так пойдет и дальше, дело плохо!
Он вновь взял упор, на этот раз внимательно глядя вокруг. Два или три раза он видел отведенную для броска руку, но туда тотчас улетала стрела, и рука с ножом исчезала. Северянин почувствовал себя увереннее. Он уперся ногами в специальные планки на полу, лучами расходившиеся от центра, а грудью — в рычаг ворота. Цепь с лязгом натянулась, и киммериец почувствовал, что толкает гранитную скалу. Он стиснул зубы и удвоил усилия. Ноги его налились свинцом, грудь превратилась в продолжение деревянного рычага, в который упиралась, став жесткой и бесчувственной, как дубовое полено.
Он не видел себя со стороны, а потому не мог знать, что стал страшен, ибо могучие мышцы, покрывавшие его тело, вздулись невообразимыми буграми, вены наполнились кровью до такой степени, что казалось, еще немного, и они просто лопнут, превратив его тело в брызжущий во все стороны кровью фонтан.
Перед глазами встала стена непроницаемого мрака, озаряемого лишь алыми сполохами, бившими в лицо с частотой пульса, и, вторя им, били по ушам раскаты отдаленного грома.
Он перестал думать. В его голове просто не осталось места для мыслей… Лишь одна фраза размеренно и тупо, по одному слову, прокручивалась в его мозгу: Если… Не сможешь… То… Умрешь… Если… Не сможешь… То…»
Когда нарастающий, словно идущий из недр земли грохот пробился сквозь монотонные удары грома, первая мысль шевельнулась в его пробудившемся мозгy — он понял, что правая нога его полностью разогнулась, и тяжело проволочил ее на две планки вперед.
Шаг…
Способность мыслить вернулась к Конану, и он с ужасом подумал: сколько еще таких маленьких смертей ему предстоит пережить, чтобы избежать одной большой?!
Шаг…
Он вновь мог двигаться и чувствовать боль. Грудь перестала казаться бесчувственной деревяшкой, а ноги свинцовыми болванками. Они вновь стали его телом. Телом, сведенным судорогой невыносимой боли, готовым взорваться от нечеловеческого напряжения.
Шаг…
Конан почувствовал, как острое жало впилось ему под левую лопатку, и тут же полный ужаса девичий крик: «Конан!» — напомнил ему о том, что он не один здесь и не только себя защищает этой смертельной пыткой.
Шаг…
Он поймал себя на мысли, что боль — это хорошо. Она напоминает о том, что он еще жив и может бороться. У него есть тело, его тело, и есть враги, которых он сокрушит его мощью. Враги, которые знают об ожидающей их участи и хотят убить его!
