Солнце только еще начинало подниматься вверх, и нижняя часть бункера оставалась в тени, зато верхняя пирамида купалась в лучах, отбрасывая серебряные блики.
Обойдя вокруг, Туо остановился в тени. И сразу же ударил туда свет прожектора.
— Ну что там? — спросил запыхавшийся Лабан.
— Там вон виднеется надпись. — Туо показал рукой вверх. Нужен подъемник.
Лабан позвал водителя, стоявшего в толпе, и тот через несколько минут уже спускался в выемку, сидя за рулем своего ярко раскрашенного грузоподъемника. Развернулся и встал там, где ему указал Туо. Ажурная стрела переломилась в шарнирах и опустила к земле металлический короб. Туо, не открывая дверцы, перешагнул через борт и махнул рукой. Заурчал мотор, и короб поплыл вверх. На высоте метров в пять Туо снова сделал знак, и стрела застыла, затем подала короб вплотную к верхней пирамиде. Мотор замолк. Туо некоторое время молча вглядывался в строку, выбитую у самого основания пирамиды.
— Что там написано? — не выдержал Лабан. Он стоял внизу, упершись руками в бока и задрав голову. — Разберете?
— Уже разобрал! Написано вот что: «Если вы еще не забыли родного языка, произнесите одно слово, обозначающее наивысшее ваше пристрастие».
Со всех сторон раздались голоса:
— Богатство!
— Бой!
— Прибыль!
— Выпивка!
— Наркотики!
— Жизнь!
— Рулетка!
Лабан поднял руку и, когда все умолкли, сказал:
— Ненависть — вот самая сильная страсть!
Склонив голову к выбитой строке, Туо перевел:
— Невгоста.
Но ничего не произошло. Археоскрипт молчал.
— Не то слово, — бросил Туо вниз, Лабану. — А ну-ка ты, Анита, скажи!
Анита откликнулась, но не сразу.
— Любовь! — выкрикнула она наконец, тряхнув головой. Все засмеялись. — Любовь! — повторила она.
Она стояла рядом с Мартой, закрываясь ладонью от солнца.
Ее фигурку Туо угадал бы в тысячной толпе — такая она была для него близкая, родная, созвучная его душе. И какое же слово она произнесла!
— Сольви, — промолвил Туо над выбитой строкой. И так же, как Анита, повторил: — Сольви.
Выпрямился и ждал, не отводя глаз, пристально глядя на серебристый металл бункера. Ждал со страхом и надеждой. Так же, наверно, ждали и все. Стихли разговоры, только кто-то кашлянул негромко. И вдруг послышалась музыка. Сперва просочилась тоненькая струйка, крохотный родничок, но с каждым мгновеньем он набирал силу и крепчал, и вот уже звуки незнакомой мелодии до краев наполнили раскоп и полетели, полетели над пустыней. Это была нежная, виртуозная песня, и все слушали как зачарованные.
