Как все вокруг.
Я поднимаю глаза. Люди смеются и показывают на меня пальцами. Какого-то ребенка с трудом удерживают на бортике. Пацан ревет — требует немедленно пустить его в фонтан, вон ведь взрослая тетенька купается! Значит, можно?
Зачем я сюда забралась?
Медленно раздвигая воду ногами, я бреду к парапету. Влезаю с трудом, оцарапав колени. Вода течет с намокших шорт. Я гляжу на людей сверху. Но ведь они-то реальные?
— Какое сегодня число?
Смотрят кто с насмешкой, кто и с сочувствием. Потом кто-то говорит:
— Третье сентября, долбанутая! Год и тысячелетие сказать?
Я неловко спрыгиваю, поскальзываюсь на мокрых сабо. Нога подворачивается. Не больно. Я иду прочь, говоря:
— Не надо. Год и тысячелетие — не надо…
Ну, тут трудно перепутать. Налево — запахи валокордина и старых вещей, с которыми не спешат расставаться — комната мамаши. В зале обитает братец, отвоевавший себе угол с компьютером и дисками. Значит, направо проживает клиентка.
Федор вошел. Постоял, приглядываясь. Ночное зрение у него отличное, опять же фонарь за окном. Чистенько. Даже слишком. Девица, похоже, малость на порядке повернута. Книги — в линеечку, помада — по ранжиру. На кровати-полуторке — древний мишка. Все в куклы играем, да? За что ж тебя так хотят "вернуть туда, откуда ты пришла"? Федор мимоходом взял флакон с духами. Пахло то ли дыней. То ли арбузом. Свежестью, короче говоря.
Провел рукой по столу. До сих пор любит писать письма, хотя есть электронка и мобилы. А на широком подоконнике читает книги. Про любовь, конечно, про что еще бабы читают? Заглянул в шкаф. Пара вещей дорогих, остальное — дрянь барахольная. То ли денег мало, то ли плевать ей.
Присел на кровать. Посидел, закрыв глаза, и лег. Если бы у него было время, серьезно думал Федор, он бы мог увидеть даже ее сны. А так — обычные женские мыслишки: где денег перехватить, как заставить себя в тренажерный пойти, что ответить ехидне-сотруднице на работе… А, и парень еще, по подъезду сосед, к которому она не ровно дышит…
Федор лежал на спине, раскинув руки-ноги, как морская звезда, и смотрел в потолок. По потолку метались тени от веток, ползли прерывистые линии света от фар проезжавших машин. И что с того, что он лучший Городской Охотник? И что с того, что он знает ее привычки и даже кое-какие мысли? Он не знает главного — почему ее ищут.
А потому не знает — где ее искать.
Федор поднялся. Поправил покрывало и мишку. Прошел по сегодня не скрипящим половицам. В зале было темнее. Он уже направился к прямоугольнику входной двери, как что-то его толкнуло. Остановило.
