Заместитель | страница 2
Я отвечаю:
– За мною дело не станет. Что прикажете делать?
Она смеется и отвечает:
– А сам-то не понимаешь, толстый плут?
Но я все еще не понимал, капитан, честное слово.
Тогда она садится рядом со мной и говорит:
– Если ты хоть слово скажешь об этом, я засажу тебя в тюрьму. Побожись, что будешь молчать.
Я побожился, как она хотела. Но все еще ничего не понимал. Пот выступил у меня на лбу, и я снял каску, где у меня лежал носовой платок. Она берет этот платок и вытирает мне виски. Затем вдруг обнимает меня и шепчет на ухо:
– Значит, хочешь?
Я отвечаю:
– Я согласен исполнить все, что вы желаете, сударыня; для этого я и пришел.
Тогда она мне ясно дала понять, чего ей хотелось. А уразумев, в чем дело, я положил каску на стол и доказал ей, что драгуны никогда не отступают, капитан.
Не очень-то большое удовольствие я получил от этого: особа была не первой молодости. Но нельзя быть слишком разборчивым: монетки перепадают не часто. И потом, есть семья, которую надо поддерживать. Я так и сказал себе: «Тут будет сто су для отца».
Отбыв свою повинность, капитан, я собрался восвояси. Понятно, ей хотелось, чтобы я не уходил так скоро. Но я сказал:
– У всего своя цена, сударыня. Рюмочка стоит два су, а две рюмочки – четыре су.
Она отлично поняла, что я прав, и сунула мне в руку маленький наполеондор в десять франков. Не очень-то подходящая эта монетка: в кармане она болтается, а если штаны неважно сшиты, ее находишь в сапогах, а то и совсем не находишь.
Я рассматриваю эту желтую облатку, думая об этом, а она смотрит на меня, краснеет и спрашивает – ее обмануло выражение моего лица:
– Что же, по-твоему, этого мало?
Я отвечаю:
– Не совсем так, сударыня, только если вам все равно, я предпочел бы две монеты по пяти франков.
Она дала мне их, и я ушел.
И вот это тянется уже полтора года, капитан. Я хожу к ней каждый вторник вечером, когда вы разрешаете мне отпуск. Так она и предпочитает, потому что ее прислуга уже спит.
Но вот на прошлой неделе я расклеился, и пришлось мне понюхать госпиталя. Наступает вторник, выйти нельзя, и я прямо-таки грызу себе ногти из-за этих десяти кружочков к которым уже привык.
Мне думалось: «Если к ней никто не пойдет я пропал Она наверно, возьмет себе артиллериста». И это взбудоражило меня.
Тогда я попросил позвать Помеля, моего земляка, и рассказал ему обо всем деле:
– Ты получишь сто су, и мне сто су, ладно?
Он соглашается и уходит. Я все ему объяснил как следует. Он стучит; она отпирает и дает ему войти, не посмотрев ему в лицо и не заметив, что это другой.