Я быстро побрился, взял свежее белье, швырнул в лакированный ящик то, которое носил накануне, надел легкий костюм и вышел.
Позавтракал я в кафе. Я не торопился. Мне нужно было убить весь день до начала работы у Ника.
Я вошел в телефонную кабину и позвонил Шейле.
– Алло?
Голос у нее был беспокойный.
– Алло, это Дэн, – сказал я. – Добрый день.
– Ты не завтракал?
– Мне нужно было выйти. По поводу того дела, о котором я тебе говорил вчера вечером.
Она не ответила, и я облился холодным потом при мысли о том, что она сейчас повесит трубку.
– А, да, – отозвалась она наконец, – я вспомнила.
Каким ледяным тоном она произнесла эти слова.
– Я заходить не буду, – сказал я. – Потом поеду прямо к Нику. Мне за утро нужно столько людей повидать.
– Смотри, чтобы у них было не очень много помады на губах, – выдала Шейла.
Она повесила трубку. Ладно. Я тоже повесил трубку и вышел из кабины.
Целый день, до пяти часов времени еще много.
Погулять. Потом в кино.
Искать квартиру.
При этой мысли я улыбнулся. Улыбка получилась невеселой. Вот еще одно забавное воспоминание, колющая боль живой раны, и столь поверхностной, что на нее даже стыдно обращать внимание.
Я старался не думать о том, что меня так сильно тревожило. Так сильно и глубоко, что мне удалось – как при настоящих катастрофах – отключиться, отстраниться, остаться почти равнодушным.
Вначале я боялся Ричарда. Я рисковал потерять все: положение, жену, сына – всю жизнь. Я проводил целые дни в страхе и испробовал все. Потом я решился встретиться с ним лицом к лицу.
Я встретился с ним. Но к моему несчастью, он был не один. Вместе с ним я встретил настоящего Дэна. Да. Теперь я боялся самого себя – своего собственного тела, восставшего против хозяина; тела, охваченного инстинктом, который я отказывался признавать.
Пускай меня выдаст Ричард, и я потеряю свое положение, жену, сына. Ладно. Но я останусь самим собой, останется хоть шанс все вернуть.
Но если меня выдаст собственное тело, у меня не останется ничего.
Я обернулся и посмотрел вслед девушке, одетой слишком хорошо для этого времени дня и этого района города. Светило солнце. Я жил.
Я думал о Шейле.
Я жил, хотя и чувствовал себя импотентом.
Я зашел в какой-то бар. Из-под белого фартука топорщились рукава бармена. Он надраивал свою стойку сальной тряпкой. Кафельный пол был весь в опилках.
– Виски! – приказал я.
Не говоря ни слова, он поставил передо мной стакан.
– Хорошенький денечек, – закинул я. – Что-нибудь интересненькое не наклевывается?
