Рандиана, или Похотиада | страница 17



Сказать, что я был на седьмом небе от наслаждения, когда мои теплые пальцы нащупали ее набухшие губки, а потом и ненарушенную девственную плеву, похожую на лепесток розы, значит, не сказать ничего.

В миг единый я, упрощая себе задачу, расположил девушку на софе так, чтобы ее круглая попка покоилась прямо посередине. Затем я высвободил свою плоть из ее руки и приложился ею к губкам влагалища. В то же мгновение я быстрым движением большого и указательного пальцев раздвинул эти губки, чтобы облегчить себе вход. Затем я сделал резкий выпад внутрь, отчего Люси вскрикнула: «О Господи!», подтверждая тем самым, что радостное событие свершилось.

Как я уже говорил, размеры моего члена были далеко не шуточными, а в этой ситуации, когда возбуждение, владевшее мной, было поистине чрезмерным, член был куда больше, чем обычно. Однако благодаря тому, что моя милая девственница разогрелась, выделяемая ею жидкость послужила хорошей смазкой, и она, перемешавшись с небольшим количеством крови, свидетельствующей о разрыве девственной плевы, сделала трение естественным и безболезненным. Но дело было не только в этом. Войдя в лоно Люси, я обнаружил, что ее внутреннее строение словно способствует этому движению…

И здесь позвольте мне ненадолго прерваться и поразмышлять о таинствах и премудростях природы.

У некоторых женщин промежность можно уподобить лошадиному хомуту, а в само отверстие втиснется разве что детская свистулька, но не мужской член. У других же отверстие – как обручальное колечко, и уж если вы его преодолели, то ваш член оказывается в той же ситуации, что и бедняга бес из одной эротической сказки, провалившийся однажды в очень большую вагину, где встретился с еще одним шельмецом, который безуспешно искал там свою шляпу. Есть и другие… Но что это я разговорился о прозе жизни, когда Люси после полудюжины качков уже готова была кончить?

Ах, какое наслаждение мы получали! Вспоминать об этом – сплошное блаженство, даже сейчас, по прошествии стольких лет, когда Люси уже превратилась в степенную матрону, жену приходского священника и мать двух юных созданий, стоящих на пороге зрелости. Стоит мне только в самые трудные моменты жизни вспомнить о тех сладостных минутах, как член у меня тут же принимает боевую готовность и долго остается в этом положении.

О, эти голубые глаза, блуждавшие по потолку гостиной монсеньора, словно в безмолвном восторге и сердечной благодарности за те горячие струи, коими я, казалось, одаривал каждую клеточку ее организма!.. О, это быстрое нервное подергивание ее полненьких ягодиц в тот момент, когда она словно пыталась выплеснуть из себя собственную жидкость, накопившуюся в ней!.. И, наконец, этот вздох радости и облегчения, сорвавшийся с ее рубиновых губ, когда я освободил полость ее рта от исследовавшего его языка.