Не отнимая тряпки от раны, он свободной рукой заботливо обнял Исабель за плечи. В конце концов, сколько бы зла она ни причинила своими предсказаниями, ее мужество достойно уважения…
Тело девушки обмякло, и Линдсей испугался, что она потеряла сознание, но Исабель подняла голову, видимо, желая его успокоить, и из ее груди вырвался еле слышный всхлип, заставивший сердце Линдсея снова сжаться от сострадания.
Поддавшись порыву, он наклонился к ее уху и забормотал заветные слова, которые в былые времена слышали только его соколы и возлюбленные. Много лет он и не вспоминал их, потому что давно не держал соколов, а женщин, с которыми ему доводилось делить ложе, любило только его тело…
Полузабытые, бесконечно нежные слова слетали с его губ, словно он говорил с любимой женщиной, безраздельно царившей в его душе, и исходившее от Исабель тепло согрело его сердце, как он сам хотел ее согреть.
«Боже, что я делаю?!» – одернул себя Линдсей и, сняв руку с плеча девушки, помог ей сесть.
– Спасибо за помощь, – пробормотала она слабым, чуть охрипшим голосом и снова привалилась к стене, закрыв глаза.
Горец наблюдал за ней, продолжая зажимать тряпкой рану. Постепенно девушка стала дышать ровнее, побледневшие щеки и губы порозовели.
Даже терзаемая болью, она была прелестна. Ее тело, словно окутанное покрывалом, сотканным игрой лунного света и теней, поражало изяществом; бледное лицо с высокими скулами, твердым подбородком, нежным ртом, темными бровями и густыми ресницами завораживало гармоничным сочетанием красоты и силы, которое подчеркивали прекрасные глаза.
Обнаженное плечо и шея были худы, угадывавшиеся под кожей кости – тонки и изящны; но длинные ноги и хорошо развитая линия плеч говорили о том, что при всей своей кажущейся хрупкости Исабель – высокая сильная женщина.
Она чем-то напоминала большую хищную птицу, которую Линдсей поймал много лет назад. Как он ни старался, прекрасная и своенравная птица так и осталась наполовину дикой, но очень привязалась к хозяину. Сколько чудесных часов они провели вместе на охоте! Он очень горевал, когда ее не стало.
Нахмурившись, – он уже давно не вспоминал о своей пернатой любимице, – горец снова занялся раненой. Оторвав еще полоску от сорочки Исабель, он перевязал девушке предплечье и поправил ворот платья, прикрыв шею.
– С этим пока все, – сказал он. – Теперь посмотрим ногу.
– Там не так болит, – ответила девушка и, приподняв подол, показала Линдсею левую лодыжку, перевязанную белым шелковым платком поверх мокрого от крови шерстяного чулка. Кривясь от боли, Исабель неловко, одной левой рукой размотала самодельный бинт и стала спускать чулок.
